- Ты говоришь об ее нежном сердце, ты считаешь ее любящей, будто ты ее не знаешь. Ну, слушай. Я как-то сказала Эли, говоря о мальчике, которого усыновили Делаэ: «Еще одному посчастливилось!» И знаешь, что она мне ответила? Одно слово - «Ведетта». А, и тебя это покоробило. Теперь уж не находишь для нее оправдания. Это слово «Ведетта»… мне кажется, я не сумею его забыть.
- Что ты хочешь? Нужно считаться с фактами; если ребенка усыновляют, он предпочитает попасть в богатую семью, у которой шикарный автомобиль.
- Слушая тебя, может показаться, что ты не стремишься помочь мне, а только защитить ребенка. Одна Эли имеет для тебя значение.
Сесиль устраивала сцену ревности Розе, понимая всю ее нелепость, и на сердце у нее было тяжело, как у обиженного ребенка.
- Ты меня все время бранишь, - добавила Сесиль. Последнее было сказано настолько по-детски, что обе посмотрели друг на друга и расхохотались.
Они приехали слишком рано и прогуливались взад и вперед перед сельской школой, откуда слышались детские голоса, продолжая свой нескончаемый спор.
- А красота? - сказала Роза. - Ты не считаешь источником радости ежедневно видеть перед собой ее личико, высокий белый лоб? Вчера я смотрела на нее за столом. Она прелестна. Что ты скажешь об ее глазах? Разве не красивы эти большие серые глаза? А ее фигурка, высокая и стройная? Эли так грациозно движется в доме! Все это тебе ничего не говорит?
- Почему ты придаешь такое значение красоте?
- Наверное, потому, что мне недолго ею наслаждаться,- глухим голосом ответила Роза. Она редко упоминала о грозившей ей беде, а если говорила, то чрезвычайно просто.
Сесиль взглянула на тетку, укоряя себя за то, что слишком часто забывала о тревоге, мучившей Розу. И, чтобы скрыть свою жалость к ней, она ответила:
- Мадам Бержэ выбрала ее для меня по этому признаку, но мне наплевать на ее красоту; я бы предпочла, чтобы она была кроткой и послушной.
- То есть такой, какой ты сама никогда не была.
- Вот тебе раз! Разве я не была послушным и кротким ребенком? А я-то думала… - И черные глаза ее лукаво заискрились.
- Значит, ты заблуждалась. Придется расстаться с этими иллюзиями. Я тебя любила, но ты была несносной.
- Роза!
- Ты обладала, можно сказать, талантом непослушания; у тебя немедленно являлось желание сделать то, что тебе запрещают. Это не мешало мне тебя любить. Вообще же ты похожа на свою дочь.
- Ты хочешь сказать: какова мать, такова и дочь? Как выразилась на днях моя коллега, мадам Сустр, увидев Эли рядом со мной: «Как похожа на вас ваша дочь!»
ГЛАВА X
Школа, недавно побеленная, взгромоздилась на вершину холма, стоявшего перпендикулярно к большой дороге в Больё. Во все стороны расстилалась зеленая долина; осины вздымали свои тонкие ветки, еще до сих пор сохранившие летний убор. Возвышавшаяся на холме церковка, которая видна была во всей окрестности, казалась маяком и для тех, кто жил в низине, и для жителей гористых мест.
К Розе и Сесили, ожидавшим окончания уроков, подбежала Диана, собака Тоньо. Она приветствовала дам, потянулась у их ног, потом вспрыгнула, показав на розовато-коричневом животе два ряда сосков, словно два ряда пуговиц на пальто. Диана оставила своих щенят, чтобы пойти встретить Тоньо после окончания уроков. Это была гончая с жесткой шерстью и с глазами более выразительными, чем человечьи. Она подходила к дамам, виляя хвостом, будто говорила: «Очень уж долго ждать маленького хозяина! Не ошиблись ли мы часом?»
Стук деревянных башмаков возвестил об окончании занятий. Дети начали выходить из школы, прыгая один за другим со ступеньки прямо на двор. Их было немного в этой сельской школе; около двадцати мальчиков и девочек от шести до четырнадцати лет. Все они учились в одном классе. Самые младшие первыми отправились домой; некоторые из них шли чинно, держа за руку старшую сестру или брата, но были и такие, которые подставляли друг другу ножку.
Старшие, заинтересовавшись Розой и Сесилью, «учителями», уставились на них, позабыв вытереть носы и снять головные уборы.
Тоньо подошел поздороваться с дамами и позвал Эли, которая последней оставалась в классе и помогала учительнице собирать тетради и грифельные доски.
- Моя мама пришла! - крикнула Эли, раскрасневшись от волнения. - Она, кажется, хочет поговорить с вами, мадемуазель.
Молоденькая учительница, еще совсем новичок в своем деле, поспешила выйти навстречу посетительницам. Она жестом приказала детям, еще остававшимся во дворе и глазевшим на гостей, разойтись. Девочки тут же побежали домой; сумки у них болтались на руках, передники были расстегнуты, сзади виднелись их летние, сильно поношенные платья. Они оборачивались, недружелюбно поглядывая на Эли, и что-то шептали друг другу на ухо.