Сесиль, взволнованная этим знакомым ей смехом, вспомнила годы отрочества. Присутствие Франсиса было ей и мучительно, и в то же время приятно. Он ответил на ее прямую атаку, и ответил, как человек, не таящий в себе ничего постыдного. А если то, в чем она уверила себя, только плод ее воображения? Когда он бывал возле нее, все ее подозрения рассеивались, как дым.
Сесиль избегала встретиться взглядом с Розой. Она была поглощена кулинарией, как всегда в дни, когда принимала гостей. Готовить Сесиль любила, но только в парадных случаях, в остальное же время она оставляла хозяйство на попечение Розы, посвящая все свободные часы чтению, полевым работам или ферме.
Когда они сидели за столом, Франсис стал рассказывать о помещении, снятом под аптеку, об его личной квартире в только что отстроенном доме, о самоотверженности его родителей, которые ради него лишились своего дома в Сульяке; говорил о том, что в меблировке преобладает стекло и металл. Можно было подумать, что молодой супруг, готовясь принять новобрачную, рассказывает о своем гнезде. Сесиль испытывала какую-то необъяснимую досаду от этой непрошеной откровенности; ревность вкралась к ней в душу, словно она ожидала, что Франсис скажет: «Ах да, я забыл сообщить вам самое главное,- я женюсь».
Когда встали из-за стола, Франсис захотел осмотреть имение. Эли, за которой забежал Тоньо, пришлось пойти с мальчиком. Франсис посмотрел ей вслед и заметил:
- Какая хорошенькая девочка, и какая милая!
- Хорошенькая - возможно, но милая - этого уж не скажешь, - заявила Сесиль ледяным тоном, провожая глазами приемную дочь. - Я бы скорее сказала: «Какой трудный ребенок!» Спроси Розу.
- Почему это? Разве она не всегда мила? Увидите, все эти шероховатости сгладятся. Мнение о ней я уже себе составил. Окажите ей доверие. Я знал детей, которые к четырнадцати годам менялись буквально во всем. Можно сказать, что они изменялись в корне или в сторону добра, или в сторону зла. Дети яркие, талантливые, возмужав, нередко линяют, тогда как другие начинают поражать своими способностями.
- Да, это так, мы с этим встречаемся в лицеях, - подтвердила Роза.
- Вы, наверно, помните, Роза, - продолжал Франсис, - маленького соседа моих родителей в Сульяке, мальчика с прекрасными глазами, - Жюльена. Это был совершенно очаровательный малыш, которого мой отец, моя мать и я сам очень любили. Мама даже учила его ходить, когда он был совсем крошкой, а позже она помогала ему готовить уроки. Он был не очень умен и особыми успехами в школе похвастать не мог, но такой предупредительный, всегда готовый оказать услугу, поэтому все к нему очень нежно относились. Уже за одни его глаза, такие ясные, небесно-голубые можно было его полюбить. Какие прелестные глаза и какой милый мальчик!
Так вот этот милый мальчик оказался предателем. Ему было семнадцать лет, когда он примкнул к тому подразделению маки, в котором я состоял. Мы никогда бы не узнали, что это за негодяй, если бы он не совершил одной оплошности, которая помогла нам все раскрыть. Он отправился, вооруженный ручным пулеметом, к одной старой крестьянке и именем маки потребовал у нее отдать все, что та имела, то есть две-три тысячи франков.
Потом мальчишка исчез с деньгами. Когда он их истратил, он вернулся к себе на родину, где его поймали и предали суду.
Всю жизнь я буду помнить этот импровизированный трибунал, собравшийся в классе сельской школы. Нас было пятеро судей, присутствовал и Жак, ваш сын, Роза. Наш военный трибунал имел право жизни и смерти. Так как я давно знал мальчишку, мне поручили вести допрос. Он признался, что не только, пользуясь именем макй, ограбил старую крестьянку, но совершил еще ряд других преступлений, о которых мы не имели никакого понятия. Это он донес гестапо на двух сопротивленцев, посланных для связи с другим подразделением. Молодые парни попали в засаду и были расстреляны на месте, в лесу.
С какой-то ненавистью, словно издеваясь надо мной, рассказывал он о своем предательстве. Однажды вечером, подслушав, что Поль Монзак собирается к жене, чтобы передать ей некоторые документы (Поль, верно, беспокоился за Сесиль и хотел ее обеспечить), он немедленно сообщил об этом гестапо. Из-за него на следующее утро Поля арестовали. «Я вас здорово обдурил, - повторял этот негодяй. - Все меня считали таким глуповатым, пай-мальчиком. .. А если вы сами избежали в тот вечер такой же участи, то это было делом случая, вы пошли не по той дороге, на которой вас ждали».
Я никак не мог понять причины такой ненависти мальчишки к людям, которые всегда были его друзьями. Возможно, что он меня не выносил, потому что его родители часто ставили меня в пример и твердили, что он недалекий. По крайней мере, это мне удалось из него вытянуть до того, как на следующий день приговор был приведен в исполнение…