Наконец они добрались до фермы. Все было уныло в этой разрушенной деревушке: камни домов обвалились и поросли травой и крапивой. Только два или три домишка еще сохранилось; в них жили старики, не желавшие, как молодежь, покинуть свою землю и переселиться в город.
Маленькая девочка встретилась им на дороге; она влезла на откос, чтобы пропустить машину.
- Это она, - сказала Элиана Бержэ, - посмотрите на нее хорошенько.
- Настоящая бездомная собачонка… - заметила Роза, внимательно разглядывая девочку; впечатление создавалось не совсем благоприятное, но и против ребенка ничего нельзя было сказать.
Малютка, судьба которой сейчас решалась, пристально смотрела на дам широко расставленными глазами. Не из-за нее ли они приехали из города вместе с инспектором.?»- спрашивала она себя. Уже один раз какие-то люди приезжали за Эли, а потом, через неделю, привезли ее обратно. Девочка не подошла им. И она вернулась в Жорнак, к своей мамке, с разбитым сердцем, считая, что все кончено, что никогда ей не удастся найти приемных родителей.
- Как тебя зовут? - спросила ее Роза Виньоль.
- Элизабетта.
- Хорошее имя. Сколько тебе лет?
- Семь.
Она отвечала не смущаясь, можно даже сказать,- равнодушно. У нее не хватало зубов, голова была всклокоченная, но, когда мамка обтерла ей личико мокрым полотенцем, румянец заиграл во всю щеку.
Мадам Бержэ отвела Сесиль и ее тетку в сторону и спросила их:
- Как вы ее находите? Хотите посмотреть еще других?
- А она догадывается, зачем мы сюда приехали?
- Весьма возможно.
- Нельзя обнадежить ребенка, а потом так разочаровать его. Раз вы говорите, что она умна и здорова,- это главное.
- А она добрая девочка? - спросила Роза.
- О да. Уверяю вас, именно такая вам и нужна.
- Ну, значит, берем, - решила Сесиль.
- Во всяком случае сейчас не может быть речи о том, чтобы удочерить девочку, - вмешалась тетя Роза. - Прежде всего тебе следует хорошенько ее узнать.
Мадам Бержэ подозвала Эли.
- Бабетта, - сказала она, - вот эта дама, видишь, будет твоей мамой, а эта-твоей тетей. Это большое счастье для тебя. Люби их и будь примерной девочкой .
Элиана Бержэ сама одела Бабетту, запаковала ее пожитки, и девочка, поцеловав свою мамку, молча, не улыбаясь и не плача, села в машину рядом с инспекторшей, впереди Розы и Сесили, не менее смущенных, чем ребенок.
Растроганная воспоминаниями, Сесиль наклонилась к дочке и погладила ее по щеке. Девочка лежала на траве и болтала ногами.
- Ты знаешь, мама, - вдруг заявила она, - я люблю, когда мы так сидим с тобой вдвоем. Мне хорошо-хорошо,- она приподнялась на локтях, задрала вверх подбородок; по всему было видно, что она счастлива.
- Правда? Тебе больше ничего не надо?
- Только еще тетю Розу, - тут же ответила Эли.
- Ты любишь тетю Розу?
- Ну конечно! Но кое-кого я еще больше люблю,- сказала девочка, бросив на мать выразительный взгляд.- Все же, как бы это сказать, мне не хватает..,
- Кого?
- Я бы так хотела иметь живого папу.
- Живого папу? Но лучшего папы, чем Поль Монзак, не может быть. Он погиб, и смерть его для нас с тобой невознаградимая утрата.
- Я их ненавижу! - Эли свирепо сверкнула глазами.- И войну я тоже ненавижу. - Девочка поцеловала мать и вздохнула. Потом достала из карманов своих штанов орехи и начала их дробить камнем. Она очищала их от скорлупы и клала в рот матери, а та равнодушно жевала, не замечая, что ребенок забывал оставить себе свою долю.
- А себе? - спросила, наконец, Сесиль.
- Нет, мамочка, это для тебя.
Эли была сегодня необычайно благодушно настроена; и Сесиль успокаивалась, глядя на нее. Далеко не всегда бывала девочка такой кроткой, иногда она выводила из себя приемную мать.
Сесиль окинула взглядом широкий горизонт; холмы громоздились друг на друга, гористые склоны были покрыты фруктовыми садами и виноградниками, зеленые луга то опускались, то поднимались вверх; на них паслись голландские коровы ее имения «ля Трамблэ». За этими холмами вилась река Менуар, которая огибала Нонарскую равнину; по другому ее краю бежал горный ручей, спускавшийся с Пью д’Арнак, и равнина, защищенная со всех сторон, окаймленная быстротечными водами, обласканная солнцем, выставляла напоказ свое плодородие. Ложбины заросли орешником с корявыми ветвями, на которых орехи терялись в листве. На земляных насыпях яблони, усеянные желтыми и краснощекими плодами, вздымали свои кроны, а внизу их окружали паданцы, словно венком. Все здесь говорило об изобилии, об упорном труде человека.