- Из письма дяди Жана.
- Я никогда ничего подобного ему не говорила. Он меня не понял.
- Мамочка, я твоя дочка. Я тебя так люблю! Нельзя же всегда менять своих мам. Нужно иметь одну маму.
- Да и мать тоже не может менять своих дочерей. - Сесиль крепко поцеловала ее.
- А тетя Роза не утонула, когда буря была? Правда, мама? Покажи мне еще раз ее телеграмму. Что значит «Жак подтверждает»? ..
- Это значит, что Жак подтверждает свое приглашение нам троим погостить у них на пасхе. Тебе разве не доставит удовольствия поехать в Маракеш за тетей Розой?
- О да, - ответила Эли, но тут же поборола в себе радость. «Только бы это не было, как с поездкой в Париж!» - подумала она, но не поделилась своими мыслями с матерью, а только сказала: - Напиши тете Розе, что ты меня любишь, тогда мне будет спокойней. Напиши, что ты мне простила: и мой дурной характер, и злые слова, которые вырываются у меня сами по себе. Я потом так об этом жалею!..
Когда мадам Бержэ, которой Сесиль сообщила о болезни ребенка, приехала проведать Эли, та отказалась пустить ее в детскую.
- Нет, я не хочу ее видеть, мама. Скажи ей, что я сплю. Мама, скажи ей, что я сплю.
Несмотря на это, Элиана Бержэ вошла к девочке и критически посмотрела на ее бледное личико. Сесиль успокоила ее.
- Доктор Инграндес обещает, что она будет на ногах через одну - две недели. Моя дочурка доставила мне много беспокойства.
Ребенок улыбнулся матери; они таили про себя то, что обеим пришлось выстрадать.
- Ты перепугала свою маму, маленькая Эли. Почему ты бежала из дому? Целую ночь оставаться в лесу! Да ты ведь могла умереть!
Девочка упорно молчала, ища в глазах матери поддержку.
- Надо будет отправить ее на юг, в дом отдыха, чтобы вернуть ее румянец; конечно, когда она достаточно окрепнет для такой поездки.
- Я не могу отлучиться, - сказала Сесиль, - я только что брала отпуск, чтобы ходить за Эли.
- Ну так я ее отвезу, там она останется одна. Интересы ребенка должны быть превыше всего. Я знаю такой санаторий для детей в Сен-Мартен-Везюбле. Ей там будет очень хорошо.
- Я не хочу с ней разлучаться, - запротестовала Сесиль, которая не могла понять, что ребенок не полностью принадлежит ей и что другие люди имеют право распоряжаться его судьбой. - Дома уход за ней будет не хуже, чем в любом санатории. Приезжайте посмотреть на нее через несколько недель, и вы сами убедитесь.
Сесиль была также задета за живое, как и девочка.
- Мама, - сказала Эли, притянув к себе мать,- я хочу остаться с тобой здесь, дома. Прижми меня к себе. Я никуда не поеду без тебя…
Сесиль, провожая мадам Бержэ к машине, объяснила ей причину драмы.
- Значит, вы все-таки решили оставить ее у себя? - спросила инспекторша.
Эти злополучные слова, сказанные громким голосом под самым окном детской, услышала Эли. Сердечко ее начало учащенно биться. Когда Сесиль вернулась, она нашла ребенка в холодном поту, с заострившимся носом, ввалившимися глазами, чуть ли не в обмороке.
- Она тебя спросила, оставишь ли ты меня? Значит, правда, что ты хотела меня отослать?
И, сколько Сесиль ни хитрила, сколько ни объясняла, что все это относится к теперешней поездке Эли в санаторий, девочка оставалась весь вечер в подавленном состоянии. Она провела дурную ночь. Сесиль и Франсис дежурили у ее постели, боясь, что утомленное сердечко ребенка не выдержит нового испытания. Все же утро благополучно наступило, но потребовался весь неистощимый запас жизнерадостности Франсиса, сила воли и мужество Сесили, чтобы убедить и успокоить Эли, выздоровление которой задержалось из-за этого нового потрясения.
Тоньо, хотевшему зайти к Эли, пришлось несколько дней подождать.
- Угадай, - кто хочет навестить тебя? - спросила ее Сесиль.
- Тоньо!
- Угадай, - что он тебе принес?
- Не знаю. Что-нибудь сладкое.
И девочка со стыдом вспомнила шоколадные конфеты, хотя до сих пор не понимала, в чем была ее вина; она ведь сказала правду, как ее учили мать и тетя Роза.
- Нет, не сладкое.
- Тем лучше. Птичку?
- Нет.
- Собачку?
- Правильно. Как же ты угадала?
- Потому что мне очень хотелось иметь собачку.
Вошел Тоньо с месячным щенком на руках.
- Какой хорошенький! - воскликнула Эли. - Дай же его сюда, Тоньо. Положи ко мне на кровать. - Это был щенок из породы гончих с толстой мордочкой, трогательный, глупый, еще совсем младенец, но веселый и шаловливый. Когда же он залаял, то привел в восхищение всех присутствующих. Диана, стоя у постели, наблюдала за своим отпрыском и по временам облизывала его мордочку или зад, стараясь придать ему презентабельный вид. Вполне понятная гордость матери!