Всеволод Алферов, Александр Ивицкий
КАК БОГИ
…и вы будете, как боги,
знающие добро и зло.
В тот день Кмун впервые увидел смерть.
Он отдыхал после утренней церемонии, а механическое опахало то взмывало, а то опадало, разгоняя дым наркотических курений. На подательнице удовольствий был бесформенный серый балахон. Она смиренно опустилась меж ног жреца, и Кмун положил ей на лоб ладонь, благословляя — когда медные цепочки в дверях зазвенели.
Лайва, будь он проклят! Как всегда не вовремя…
Руки подательницы замерли на застежках мантии жреца. Замер и Кмун. Отпустить прислужницу? Послать Лайву к демонам? Коротышка спешил и запыхался, волосы его прилипли к блестевшему от пота лбу. Лайва открывал и закрывал рот, но дыхание подвело его, с полных губ срывались лишь шумные всхлипы.
— Звезда… — выдохнул он. — Звезда упала. Вот только что!
Кмун положил два пальца на лоб подательницы и отстранил ее. Прислужнице не нужно было пояснять: вздрогнув, она тут же поднялась и молча вышла.
— Звезда? — коротко переспросил жрец.
— Так все выглядело. Я не… в конце концов, тебе лучше знать! Я проводил очищение, когда это… когда произошло. Яркая вспышка в третьем квадранте, потом покатилась, покатилась… под конец даже не осталось огня, только белый хвост, как дым. Мне кажется, она распалась на обломки. И свалилась на северо-западе.
Лайва сцепил тощие нервные руки. Он в самом деле был в зеленой мантии, которую надевают для очищения. Поразмыслив, Кмун решил, что и правда — только нечто из ряда вон могло оторвать жреца от обряда.
— Что-то упало с неба, — подытожил коротышка. — Распалось в воздухе и упало.
— Ну, это мог быть небесный камень, — неуверенно протянул Кмун. — Я смотрел воспоминание и… — и он тут же закончил: — Нет. Нет. Упади небесный камень, мы бы с тобой не разговаривали.
Рот Лайвы сжался в упрямую черту.
— Вот мы и выясним! Это здесь, в пустошах. Рукой подать!
— Мы?
Каменная пирамидка ша-тула, что должна была унести жреца к вершинам наслаждения, еще пульсировала синим светом. Вздохнув, Кмун коснулся ее пальцем и заставил погаснуть.
— В храме полно жрецов старше и выше рангом. При чем здесь я? Зачем ты вообще ко мне пришел?
Коротышка замахал на него руками.
— Обряд десятилетия. Боги, Кмун, ну вспомни же! Половина занята в церемониях, а еще половина отсыпается. И потом, кто видел больше воспоминаний? Кто еще разберется?
Губы у подательницы удовольствий были маленькие, чуть-чуть припухлые — и до того умелые, что жрец подумывал забрать ее к себе, чтобы никому не уступать. Он прикрыл глаза, вспоминая подвижный язычок, длинные пальцы и небольшую упругую грудь.
Но не позволил себе тешиться мечтами. Лайва шумно вздыхал и хрустел пальцами. И, пожалуй… младший жрец прав. Упавшая звезда. Кмун не помнил такого за долгие триста лет. Дальше память мутилась, подсовывала ложные воспоминания, зияла провалами — но он бы руку дал на отсечение: ничего подобного не случалось со времен предков.
Упавшая звезда стоит тысячи вечеров с прислужницей.
И пусть никто не скажет, что Кмун Шетат, смотритель архивов, на пятой сотне впал в детство, как его собратья.
Бесформенные, источенные ветром скалы уносились прочь в отвратительном треске мобиля. Под безжалостным солнцем нагромождения серого и желтого камня походили на грязную пену, что вспучилась над неровной поверхностью пустошей. Чем дальше углублялись они в выжженные земли, тем выше вздымались по сторонам дороги ноздреватые скалы. Еще немного — и закроют солнце.
— Мы должны успеть до… — начал жрец, когда мобиль сотряс толчок, так что зубы у Кмуна клацнули.
— О, я знаю, я все знаю! — горячо заверил Лайва. — Я взял самую быструю птичку, ни у кого в городе такой нет. По моим расчетам, будем на полцикла раньше зевак.
«Лучше бы рассчитал, что делать с мобилем!» — подумал Кмун.
Даже через подошвы эластичных туфель он чувствовал, как раскалился пол от работавшего внизу двигателя. К тому же машину болтало из стороны в сторону, и если к скрежету и дребезжанию жрец привык, то начал опасаться, что рано или поздно мобиль слетит с дороги и на полной скорости вмажется в скалы Пустошей.
Мысли эти частенько навещали Кмуна — и возвращались с завидной настырностью.
Мир совершенен. Жрец знал это много веков, с тех пор, как в последний раз вышел из вод жизни. Он смотрел воспоминания предков — так что ему было с чем сравнивать! Он давно потерял интерес к миру за пределами побережья, но ни в Шрилагате, ни в Раксаре, ни в Наррамоне — нигде в окрестных городах не знали ни смертей, ни немочи. Выцветшие фрески говорили, что человек рожден для радости и наслаждений. Плоды для пищи появлялись на вечнозеленых деревьях в садах, что управляются искусственными слугами. Часть садов иссохла и больше не давала еды, но не беда — ведь их еще много.