Николай Николаевич Яковлев был одним из крупнейших советских и российских историков, человеком ярким и вдобавок наделенным незаурядным литературным даром. Его перу принадлежит немало книг, не только получивших признание читателей, но и вызвавших широкий общественный резонанс. Это вообще была очень крупная личность, и я благодарен судьбе за то, что она достаточно близко свела меня с этим необычайно эрудированным, интересным человеком, который живо откликался на самые сложные, а порой и неблагодарные, совсем не конъюнктурные, спорные темы.
Собственно говоря, именно так произошло и с той темой, которая впоследствии получила наименование «Власов и власовцы». Вопрос о власовском движении, а в просторечьи – вопрос о власовцах, был актуален в первые послевоенные годы, когда он прочно, казалось незыблемо, ассоциировался с предательством, с изменой Родине и не вызывал разнотолков. В ту подцензурную пору данные о судьбах бывших военнопленных оставались засекреченными, и на бытовом уровне утвердилось мнение, будто практически все они из немецкого плена, как говорится, «транзитом» проследовали через фильтрационные лагеря в лагеря ГУЛАГа. По служебной необходимости изучая впоследствии этот вопрос, могу сказать, что молва несомненно преувеличила размеры репрессий в отношении бывших военнопленных. Здесь, конечно, нет возможности углубляться в анализ этой проблемы, однако хочу все же привести один эпизод, который и дает представление о «верховном» подходе к ней, то есть линии в этом вопросе Сталина, которая по вполне понятным причинам и была определяющей.
Эпизод, о котором мне поведал один из его непосредственных участников, произошел в сороковых годах, вскоре после окончания Великой Отечественной войны. На заседании Секретариата ЦК ВКП(б), проходившем под председательством Сталина, в ходе обсуждения взял слово секретарь ЦК П. К. Пономаренко и сказал примерно следующее:
– Иосиф Виссарионович, я слушаю выступающих, и мне кажется, они совершенно не думают о том, что нам, возможно, еще придется воевать…
Сталин моментально отреагировал на это очень мудрое замечание и круто повернул обсуждение в плоскость того, что надо обстоятельно разбираться с каждым бывшим военнопленным в отдельности, а не зачислять в категорию предателей и трусов всех подряд. Действительно, людям, прошедшим войну, хорошо известно, в каких трагических, безвыходных обстоятельствах порой оказывались на фронте солдаты и командиры, далеко не каждого попавшего в плен можно было обвинить в трусости. А уж что касается предательства, измены, тут и вовсе разговор особый, счет штучный, а не массовый.
Пономаренко, который в годы войны возглавлял Центральный штаб партизанского движения, возможно, лучше, чем кто-либо другой, знал эту проблему, поскольку именно в его отрядах геройски сражались многие советские солдаты и офицеры, попавшие в фашистский плен, а затем бежавшие к партизанам. Метить всех бывших военнопленных клеймом изменника Родины означало бы не только вершить жгучую несправедливость, но и создавать опасный прецедент на будущее: в следующей и скорой войне, которую в ту пору считали практически неизбежной, попавшие в плен не стали бы стремиться к возвращению на Родину, опасаясь неотвратимых репрессий.
Именно эту ноту, эту опасность чутко уловил Сталин в реплике Пономаренко. А потому сразу свел разговор к персональной ответственности каждого бывшего военнопленного.
Этот эпизод весьма примечателен, поскольку иллюстрирует ход мыслей самого Сталина. А от его мнения, повторюсь, целиком и полностью зависела государственная политика в отношении бывших военнопленных.
Тем не менее дров, конечно, было наломано немало, но в 60—70-х годах волна пошла в другую сторону и начала поднимать на свой гребень и бывших власовцев. Самая крупная, я бы сказал, запевная публикация на эту тему принадлежала известному донскому писателю Анатолию Калинину. Литератор, безусловно, талантливый, он с большой художественной силой поведал в повести «Эхо войны» об одном из таких людей, не по своей воле оказавшихся в РОА, в «Русской освободительной армии», сколоченной генералом Власовым.
Надо сказать, что в тот период тема об отзвуках военного лихолетья вообще была популярной. В частности, Аркадий Сахнин опубликовал в «Комсомольской правде» большой очерк под таким же названием – «Эхо войны», посвященный обнаружению и разминированию в Курске колоссального потаенного склада немецких артснарядов и мин, от взрыва которого мог взлететь на воздух почти весь город. Резко оживился интерес к военным мемуарам: крупные советские военачальники фронтовых лет к тому времени начали выходить в отставку и получили возможность взяться за перо, чтобы поведать, говоря словами популярной песни военных лет, о друзьях-товарищах, об огнях-пожарищах, о собственном видении великой войны.