- Вас я не звал, – жестко бросил парням отец, не спуская с меня злого взгляда, – марш в свою комнату.
- Ну, папа! – храбро попытался вылезти вперед Митька. – Это мы Андрея пригласили. Сюрприз хотели ему сделать.
- У вас получилось. – Коротко зыркнул на сыновей мужчина. – Мать успокоительное стаканами пьет после таких сюрпризов. В свою комнату, быстро!
- Нет, – заартачился младшенький, а рядом с ним решительно встал старший.
- Витя! Пожалуйста, идите с Митей в свою комнату. – Я все-таки решил вмешаться. – Я скоро приду.
Александр Викторович только криво усмехнулся, когда Витька послушно взяв за руку своего близнеца, вытащил его из кабинета и закрыл дверь. В комнате повисло тяжелое молчание, в котором оглушительно громко тикали старинные напольные часы. Время шло, а я стоял, как нашкодивший ученик в кабинете директора школы. Стоял и смотрел на человека, от которого сейчас так много зависело в моей жизни.
- Теперь с тобой. – Сидящий за массивным письменным столом мужчина откинулся на спинку кресла и наконец-то заговорил. – Сколько?
- Сколько?! Что?! – я ногой подвинул небольшое кресло ближе к столу и тоже удобно развалился в нем, давая понять хозяину, что разговор нам предстоит долгий и непростой.
- Ты же прекрасно понял... Сколько денег ты хочешь, чтобы оставить в покое моих детей и навсегда исчезнуть из их жизни?
Конечно, я все понял... и как же мне хотелось рычать, хамить и кусаться. Возбужденный и неудовлетворенный зверь внутри меня безумствовал, рвался в бой и жаждал крови. Но... сейчас я был просто обязан убедить сидящего напротив мужчину в своих глубоких чувствах и серьезных намерениях в отношении его сыновей.
- Деньги мне не нужны.
- А что тогда тебе нужно: элитная квартира в центре, дорогая машина, связи, власть? – довольная ухмылка коснулась плотно сжатых губ. Гессон-старший почему-то решил, что я собираюсь с ним торговаться. Да ни за что!
- Все что нужно у меня уже есть. И главное у меня есть Митя и Витя.
- А не слишком ли много для тебя? Сразу двое. – Почти прорычал их отец.
- Нет. – Я же постарался изображать спокойствие и невозмутимость. – В самый раз!
- Значит, по-хорошему у нас с тобой разговор не получится? Давай поговорим по-плохому.
На стол веером упала стопка фотографий.
- Несколько этих фото, плюс моя личная просьба ректору и преподавать ты в нашей области больше никогда не сможешь. Конец репутации. И высокооплачиваемой работе. Педагогов, совращающих своих учеников, в нашей стране очень не любят.
Я взял со стола снимки. И не смог сдержать теплой улыбки. Здесь были все наши свидания на людях, начиная с самого первого похода в кино. Фотограф был просто гениальный. Ему удалось поймать самые интимные и вызывающие моменты наших с рыжиками встреч. И хотя мы очень старались не показывать наших отношений, эти фотографии просто кричали о нашей «крепкой, мужской НЕдружбе».
- Вот эти. Очень удачные. – Я отобрал пяток самых, на мой взгляд, провокационных снимков и развернул их к Гессону-старшему. – Ректор оценит. А остальные я Митьке отдам, он как раз собирался семейный фотоальбом заводить.
Оставшиеся фотографии я сложил в стопочку и аккуратно убрал в задний карман джинсов.
- Преподавать можно и в другом регионе или... стране. Переезд мне не в тягость. А еще существует большая доля вероятности, что парни поедут со мной.
- Ты мне угрожаешь? – Александр Викторович даже привстал в своем кресле, нависая и пытаясь задавить меня авторитетом.
- Нет, ну что Вы. – Очень надеюсь, что мой взгляд сейчас был достаточно невинным и бесхитростным. – Просто моделирую свое будущее с учетом возникших обстоятельств и возможной сложившейся в последующем ситуации.
- Значит, потерять работу ты не боишься? О будущем думаешь. Ну, если конечно оно у тебя будет. С жизнью расстаться так легко, в наше непростое время. – А вот это было уже серьезно. Сказанное абсолютно спокойным ледяным тоном – пугало. До чертиков! Но...
- Жизнь?! – Я опустил глаза, пряча плескавшуюся в них панику. – Забирайте. Зачем она мне. Без них.
И снова густое, липкое молчание. И снова огромные часы отчитывают уплывающие в вечность секунды и минуты. Тик-так. Тик-так.
- Почему? – большой страшный «монстр» напротив меня обманчиво обмяк в кресле. – Ну почему мои дети? Что тебе от них надо? Ты же стопроцентный натурал... был. В институте же просто огромное количество доступных девиц, а также современных не брезгующих ничем и никем парней.
- Не знаю. – Устало пожал я плечами. – Возможно, потому, что только их глаза я вижу во сне. Потому, что только их улыбки заставляют мое сердце замирать, а потом галопировать от радости, и только их присутствие дарит мне нереальное, сумасшедшее счастье. Потому что я просто их люблю.
- Любишь, говоришь?! – притворная мягкость испарилась, на меня снова смотрели горящие злобой глаза. – Жизнь за них отдать готов?! Думаешь, я поведусь на эти красивые слова и, утирая слезы, сам перевезу твои чемоданы в комнату мальчишек? Да я лучше их запру в ней. Навсегда.
Я тупо молчал. Да, переговорщик из меня получился хреновый. Я не смог ни в чем убедить Александра Викторовича. Просрал свою жизнь и... навлек на парней еще больше проблем. А Гессон-старший вскочил на ноги и начал широкими шагами мерить комнату, распаляясь все сильнее:
- Да что, ты, щенок, знаешь о любви. Это не валяния в койке. Любовь не исчисляется количеством совместных оргазмов. Любовь – это боль, страх и ответственность. За любимого человека, за еще не родившихся детей. За их настоящее и будущее. Любовь – это когда ты не умереть готов ради любимых, а жить. Вопреки всему, назло всем. Жить, когда кажется, что весь мир против вас. Жить, когда проще и легче умереть.
Я тихо офигевал, понимая, что сейчас этот человек приоткрывает мне свою душу. Мне. И сидел тихо, как мышь за веником. А мой собеседник, уже словно и, не замечая моего присутствия, все больше погружался в свои воспоминания.
- Мне было двадцать три, когда родители поставили меня перед выбором; благополучная, обеспеченная жизнь с женщиной, которую они для меня уже сосватали, или нищета с другой женщиной, но любимой. Тогда я выбрал независимость, Лену и... нужду. И меня просто вычеркнули их семьи. Забыли обо мне. Все, что у меня тогда в жизни осталось – это незнакомый город, полное отсутствие средств к существованию, мокрый холодный подвал для проживания, тяжелая опасная работа до кровавых соплей и беременная жена. Но я был счастлив. Я подыхал на работе, не спал ночами, не жрал вдоволь, я убивал... и не только себя. Но был, сука, счастлив. Почти двадцать лет прошло. Я выжил и построил свою маленькую империю. Уже для своей семьи, для детей, для внуков. Создал комфортную жизнь и радужное будущее... вот только тебя там быть не должно было.
Гессон-старший тяжело опустился кресло. И снова уставился на меня, мантрой повторяя свой вопрос:
- Так значит, говоришь, что любишь?!
И тут уже прорвало меня, я говорил и говорил, захлёбываясь и путаясь в словах. Боясь не успеть высказать все, о чем так долго молчал. Все что до конца понял и осознал только сейчас, под изучающим взглядом отца своих рыжиков. У меня был последний шанс облегчить моим (наивный я все еще в это верил) мальчишкам будущую жизнь. Последняя возможность достучаться до их отца.
- Да! Люблю! И жить без Вити и Мити уже не смогу. Жить, а не существовать. Любовь странная штука. Нелогичная, нерациональная, глупая, иногда просто абсурдная и нелепая. Но без нее жизнь превращается в пустое существование. Теперь я это знаю.
На несколько секунд я замолчал. Перевел дыхание и, подняв глаза на мужчину, уже не отпуская его взгляда, продолжил:
- Когда-то у вас был выбор, и вы его сделали. Верное или нет, но это было Ваше решение. И вот теперь Вы сами ставите своих детей перед таким же выбором. После того, что случилось когда-то с вами, неужели вы действительно считаете, что комфортная и правильная жизнь по уставу, согласно мнению общества и существование в стиле «...все как положено...» – это самое нужное для ваших сыновей. Гораздо лучше свободы... свободы выбора чувств, партнеров и эмоций? Пожалуйста, не заставляйте их быть счастливыми, просто позвольте им счастливыми быть. Неважно с кем, неважно как. Просто счастливыми.