Не выходя на предвершинный гребень, где-то на 6800 сделали пещеру, переночевали. А там уже и Володя «поплыл», и Пискулов тоже. Горняшка. Высота большая.
— Шатаев в своей книге две главы об этом написал, а ты больно краток: этот «поплыл», да этот.
— Чего тут скажешь? Володя свалился в пещере и доходил, пока я ему в руки пилу не сунул. А как стал снежные кирпичи выпиливать, чтоб загородить от ветра вход в пещеру, так ожил. Я его знаю, не первый год в одной связке. Пискулов предлагал его спускать, а я говорю: «Ты его не знаешь». И Шатаев, сперва на колени, потом на ноги встал. Тут Пискулов забрался в мешок, дышит тяжело, с хрипом. Был момент, был, что говорить... Но год подготовки, семь километров уже внизу, под ногами, я тогда Пискулова встряхнул, и ему пилу в руки — давай работай! И он молодец. Выполз из пещеры. Я заставляли себя и их активно двигаться. У Шатаева в книге, помнишь? Он рассказывал об этом нашем восхождении на пик Коммунизма, что была борьба за активный образ жизни, вплоть до применения нецензурных слов.
— Это еще не самое страшное, наверное. Женя Гиппенрейтер в своей книжке о гипоксии писал, что люди на такой высоте теряют способность адекватно оценивать свои силы и опасность ситуации. Меняется поведение и весь психологический облик человека. Да мы и без всякой теории видели это. Я помню, Лёша Страйков подошёл к ледниковой трещине и начал отстегиваться. «Нашёл, — говорит, — наконец место, что давно искал. В ней и хочу остаться навсегда». Мы его силком тянули. Спустили немного, тогда он пришёл в себя.
— Нам пришлось ещё раз заночевать под самой вершиной, и решили оттуда сходить туда-сюда, налегке. Взяли только тёплые вещи, палатку и мешки не взяли. Но план мы не выполнили, до вершины не дошли, заночевали на гребне. Вырыли какую-то конуру, такую, что с трудом в неё влезли. Ночью Пискулов кричит: «Стой! Кто идёт?!» Я спрашиваю: «Юра, что случилось?» — «Кто-то ходит». Я говорю: «Ты что, больной? Мы на 7100, кто тут может ходить?» А он: «Я слышал, я хорошо слышал, кто-то ходил». А Шатаев, всегда со своей трезвой головой: «Это я стучал ногами, у меня ноги замерзли». До вершины от нашей конуры на 7100 всего 400 метров по вертикали. Встали утром и потихоньку пошли вверх. Поднялись на вершину и в этот же день спустились к пещере на плато. Захожу в пещеру и понимаю, что там не только кто-то есть, а что нас встречают: пахнет яблоками. Свежие яблоки на такой высоте настолько неожиданны, да ещё после горы... Да какой горы! А там, оказывается, группа разведки Моногарова — три человека. Я спросил, где остальные. «Остальные сзади, заночуют, наверное, на 6200».
На спуске встретили колонну с красным флагом, человек 50. Сбоку ползут кинооператоры из альпинистов. Во главе сам Моногаров. Обнялись мы с ним и посоветовал я Володе рассортировать бригаду потому, что такому коллективу никогда не подняться на вершину. «Ты посмотри, — говорю, — видно же людей. Не тот вариант,, чтобы все поднялись». Посоветовал ему отобрать человек десять. А он отвечает: «Нет, пойдем все». Я их разведчикам рекомендовал не ждать никого, делать разведку до вершины. Сказал им, если забросите при этом немного продуктов, будет вам хвала, если нет — гору сделаете.
Так оно и случилось, эти трое поднялись на вершину, а из остальной группы Моногарова, из всей этой компании не взошёл ни один человек.
Мы встретили их на 6500—6600. Спустились в пещеру, встречает нас Ася Клокова, почему-то её опять не взяли. Ася прямо со слезой говорит: «Мне бы хоть на пик Правды сходить, на 6400». Ну, конечно, после пика Коммунизма снова подниматься — тоска зелёная. Я с ней поговорил сначала о женском альпинизме, а потом всё-таки сломал себя и говорю: «Одевайся, поехали!». И вчетвером, Володя, Юра, Ася и я, потопали.
Пик Правды всего-то на 300 метров выше плато. Погода хорошая, посидели на вершине. Смотрю — люди! А это бригада Моногарова идёт на пик Правды. На безрыбье и рак рыба. Но даже сюда всей толпой не поднялись. Массовость не для семитысячников.
Вот так закончилась наша эпопея с восхождением на пик Коммунизма, на высшую точку СССР — 7495 метров.
Памир
*******
Вокруг стоят шеститысячники. По тем временам мало кто замахивался на них, очень сложны все маршруты.