Кэрен Бришо
Как бы нам расстаться
Посвящается скворцам, где бы они ни жили
Благодарности
Высказывать свою благодарность, мне кажется, бессмысленно, потому что простое «спасибо» не в состоянии передать признательность за какой-нибудь намек, за нахмуренный лоб, за смех, за сочувствие — за те незначительные вроде бы вещи, которые и делают друга другом. Но все-таки я попробую.
Спасибо вам, Б. Дж. Роббинс и Элен Эдвардс, за вашу эрудицию и компетентность. Спасибо Джерри Коргайету, собрату по перу, самоотверженно страдавшему вместе со мной, — за все сразу. Спасибо Джейд, которая учила меня терпению, помогала с компьютером и была со мной, когда я была так одинока… и когда одинока не была. Спасибо Марку Кнопфлеру за его способность всегда видеть необычное в обыденном. И большое спасибо Дейву за все (и даже больше), а особенно за то, что он много лет назад познакомил меня с «Алхимией», и за воспоминания о том, как мы с трудом продирались к нашему собственному (неудачному) переложению «Двух молодых влюбленных».
Глава 1
— Мама говорит, что скворцы совсем как люди, — сообщаю я Джоне, откинувшись назад и положив локти на шероховатую спинку парковой скамейки. — Что они жадные, все время дерутся, но все равно держатся вместе.
Джона смахивает на землю остатки раскрошенного хот-дога. Скворцы бросаются к ним, визгливо, пронзительно орут и клюют хлеб и друг друга.
— А мне скворцы нравятся, — говорит он. — Они похожи на тебя.
Я открываю рот, но он меня опережает:
— Я хочу сказать, тебя и меня. Мы всегда вместе и всегда ссоримся. — Он смеется.
Я тоже смеюсь, но я знаю: что-то изменилось. Не между нами. Не в нем. Во мне.
Мне скворцы не нравятся.
В Чикаго ранняя весна, и Ветреным городом его прозвали не смеха ради. Мартовские ветры — это невидимые демоны, стремящиеся отколоть кирпичи от зданий и выдуть все тепло из ваших легких. Пока мы возвращаемся в музей — на работу, — мимо нас проносится уйма всякой бумаги (хватило бы на целую тележку продавца газет). Низ лица я заматываю шарфом, а на уши натягиваю шапку. Слишком холодно, чтобы говорить. Да я и не знаю, что сказать, даже если бы было можно. Можно порвать с парнем, можно развестись с мужем, но нет общепринятого способа расставания с другом. Приходится просто постепенно от него отходить.
В первый раз я встретила Джону, когда мне было шесть. В первый день в первом классе.
— Уичита Грей! — кричала учительница поверх толпы. Она произносила это так: «Уи-чи-та-а-а-а».
Я ковыряла носками туфель жесткий сине-зеленый ковер.
— Уи-чи-и-и-и-та, — поправила я.
Я терпеть не могла свое имя — ведь я была единственным ребенком, которого звали как город. Город, название которого все как один произносили неправильно. Мамин священник — тогда она ходила в католическую церковь — говорил, что Бог слышит все мои молитвы и сделает то, о чем я его попрошу. И я каждый вечер молилась о том, чтобы мне сменили имя. Но месяц проходил за месяцем, и я поняла, что Бог меня не слышит.
— Что? Я тебя не слышу. — Учительница приложила к уху ладонь чашечкой. — Ребята, замолчите! Трещите, как белки.
— Уи-чи-и-и-и-та, — повторила я чересчур громким в наступившей тишине голосом.
Кто-то хихикнул.
— О! — сказала учительница. — Как мило. Это настоящее индейское имя, так ведь?
Я покачала головой.
— Нам надо будет разобраться, — заявила она. — Уверена, что это интересно всем.
Может быть, и всем, хотя я в этом сомневалась. Мне-то это было неинтересно. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Но я пережила этот свой первый день, и даже сквозь землю не провалилась. Дожила до того хорошо организованного ада, который назывался перерывом на обед.
— Уи-чи-та но-сит лиф-чик, — нараспев продекламировал Беркли. Беркли ходил в тот же класс воскресной школы, что и я, и считал себя вундеркиндом, потому что мог разговаривать белыми стихами. Свою заунывную дразнилку он закончил тем, что попытался ущипнуть меня за бок.
Я бросилась прочь и бежала до самого турника со множеством перекладин. Я взобралась на него и стала раскачиваться с закрытыми глазами; каждый раз, перелезая с одной перекладины на другую, я молила Бога о том, чтобы он дал мне другое имя.
— Чи-и-и-и-та, — вдруг услышала я голос Бога. Вообще-то священник никогда ничего не говорил о том, что голос у него, как у первоклассника. Он скорее должен был низринуться с неба, как гром и молния. Или тихонько проникнуть ночью в комнату и дважды назвать человека по имени: «Самуил, Самуил!» Ну, или что-то в этом роде…