Джонз и это переварил.
— Ей бы на Джолин посмотреть, — сказал он.
Я рассмеялась. И втайне пожелала, чтобы мама и в самом деле смогла увидеть, что Джолин заставляет делать Барби и Кена, играя с ними в мужа и жену.
Я просыпаюсь, потому что совсем замерзла. После того, как Джина объявила мне свою новость, и после того, как я поняла, что остается всего полтора часа до звонка моего будильника, уже глупо было стелить двум молодым любовникам на полу. И мне ничего больше не оставалось, как лечь на диван, опять принять позу эмбриона и удивляться, как я могла впутаться в эту историю, к которой никакого отношения не имею. Но в какой-то момент — вероятно, когда мои ноги занемели от того, что я подтянула их к груди, — я, наверное, все же отключилась, потому что смутно припоминаю свой сон, в котором мальчишки со своими «штучками» гонялись за мной по всему школьному двору.
Я просыпаюсь совершенно заледеневшая и чувствую, что умираю — хочу кофе. Слышу знакомые звуки — Индия плеснула воды в кофеварку — и в душе благословляю ее и ее предков.
— Привет, — говорит она, когда я нетвердой походкой вваливаюсь на кухню и сажусь за стол.
— Привет. — Я уютно укладываю лицо в ладони. Руки у меня холодные, но этот холод, по крайней мере, смягчает жжение в глазах. — Она беременна, — бормочу я, все еще пряча лицо в ладонях.
Молчание.
Я смотрю сквозь щелку между пальцами.
Индия в середине процесса приготовления кофе. Она не отрывает глаз от мерной ложечки.
— Сколько я положила, одну или три?
— Я не смотрела.
— Тогда дальше придется на глаз. — Она подсыпает еще несколько ложечек и включает кофеварку.
— Просто не знаю, что делать, — говорю я, наблюдая, как она убирает мешочек с кофе и вытаскивает пакет с хлопьями.
— Дать тебе тоже чашку?
— Да. Устрою себе сахарную передозировку, хоть кровь разогреется.
— Зачем тебе что-то делать? — спрашивает Индия, ставя на стол молоко и передавая мне чашку и ложку. — Беременна-то ведь она. Тебя это никаким боком не касается. Если только в плане жилья…
Я от души насыпаю себе в чашку хлопья, высший сорт «Кэп'н Кранч». Касается ли это меня?
— Наверное, затем, что мама ничего сделать не сможет, я-то знаю, — говорю я. — А Джине нужен кто-то. Она приехала ко мне, поэтому это меня касается.
Индия кивает головой.
— Хорошо. Но как быть с этим парнем, который с ней?
Я отрываю взгляд от молока и смотрю вверх.
— Ты его уже видела?
— Наткнулась, выходя из ванной. Это он отец ребенка?
— Хороший вопрос. Я не спросила. Если и он, то все равно он отцом быть не может.
Индия смеется.
— Ты только послушай, что ты говоришь. Можно вырваться из провинции, но устаревшие взгляды из головы не выветриваются. — Совершенно не реагируя на мой пристальный взгляд, она на пробу берет в рот ложку молока. — Ну есть у него несколько татуировок и колечки в сосках. Это совсем не значит, что он не сумеет быть отцом.
Она права.
Я проснулась с мыслями о матери, а сейчас сама говорю, как она.
Я роняю голову на стол, не обращая внимания на молоко, выплеснувшееся из чашки с хлопьями.
— Я превращаюсь в свою мать, — говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Индия опять смеется.
— Да нет же. Судя по тому, что ты о ней рассказывала, она не умеет смеяться. А ты, — тычет она мне в макушку своей ложкой, — ты любишь похохотать.
— Спасибо за комплимент.
— Всегда к вашим услугам. — Она задвигает стул. — Мне надо идти, а то опоздаю.
— Индия, — говорю я, останавливая ее, пока она не вышла из кухни.
— Что?
— Спасибо тебе. За то, что разрешила им остаться. Я понимаю, какая это обуза и все такое…
— Не за что, — прерывает она меня. Она уже выходит, но потом просовывается в дверь. — Но только на несколько дней, пока они не найдут себе другое жилье.
Я выбрасываю остатки хлопьев в мусорное ведро, затем проскальзываю в свою комнату, чтобы взять одежду. В комнате темно. Я обычно не закрываю занавески, чтобы просыпаться с первыми серыми бликами рассвета, но Джина и Дилен задернули шторы до полной герметичности. В комнате темно, и в ней пахнет немытыми телами подростков и сигаретным дымом. Этот запах меня раздражает. Когда я сама курю, то открываю окно и высовываюсь на морозный воздух, потому что мне не нравится, когда от меня потом весь день разит сигаретным перегаром. К тому же, по дороге к стенному шкафу я натыкаюсь на пару ботинок, лежащих поверх кучи одежды, и опрокидываю сумку.
Плевать мне на радушие и гостеприимство. Я раздвигаю занавески.