Внизу кофейный столик был отодвинут со своего места и плотно прижат к дивану, а на свободном пространстве в лучах света танцевали мама и папа. Щека мамы лежала на плече папы. Лицо ее было повернуто ко мне, но глаза были закрыты, а в уголках губ притаилась улыбка (не могу вспомнить какая). Я открыла рот, чтобы позвать ее, но не успела сказать ни слова.
Папа резко выпрямился и схватил ее за запястья. Косточки его пальцев побелели, и он отступил на шаг.
— Что ты пытаешься сделать, Мэгги? — спросил он.
— Я танцую, Брэд. Как тебе мой танец?
Лицо его передернулось, и он отбросил ее руки — оттолкнул их от себя, швырнул вниз.
— Не играй со мной в эти игры.
— Я не играю!
Но он уже повернулся к ней спиной. Я отпрянула в тень. Даже будучи высотой всего лишь с кухонный стол, я понимала, что здесь мне не место. Папа прошел мимо меня. Думаю, что он меня не видел. А из гостиной доносились звуки плача и музыки.
Прижав руки к стене, я стала карабкаться назад, вверх по ступеням, пока не оказалась под защитой стен своей спальни. Остаток ночи я провела, лежа рядом с кроватью и завернувшись в клубок из одеял, не в силах унять дрожь.
— А сегодня холодно, — сказал Майк, когда мы вышли в объятия ветра. И через несколько шагов навстречу пробирающим до костей порывам добавил: — Прости, у меня нет машины.
— И у меня нет, — ответила я поверх заледеневшего шарфа.
— Они делают отличный кофе. В той лавочке. И там теплее, чем в других местах. — Он смеется. Коротким, прерванным дрожью смешком.
Мой ответный смешок дрожит не меньше.
Возможно, в этой лавке и в самом деле делают великолепный кофе, но она закрыта. По крайней мере, так написано на табличке на двери. «ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ». Майк складывает ладони чашечкой и, приложив их к стеклу, вглядывается внутрь, стараясь обнаружить признаки жизни. Потом сдается и переминается с ноги на ногу.
Его неловкое смущение на вкус кисловато-вяжущее. Во рту как будто пересыхает. А может быть, это вкус воспоминаний о маминых слезах и о выражении лица отца, когда он отбросил от себя ее улыбку?
Уйти или остаться — зависит только от меня.
Закончить раньше, чем дело дойдет до танца в гостиной…
Я не моя мать!
Я сглатываю слюну, прижимаю ладони к стене на лестнице и вытягиваю носок, чтобы нащупать первую ступеньку.
— Послушай, — говорю я, — можно пойти ко мне. Не могу гарантировать, что будет хороший кофе, ну, если только ты его приготовишь… Соседка по квартире говорит, что мой кофе на вкус как грязь из-под автобуса.
Майк перестает переминаться и одаривает меня широкой улыбкой потерявшегося щенка, которого кто-то нашел.
Мы садимся в автобус. Поддерживаем вежливый разговор о том о сем. Но пустые, повседневные слова не помогают мне избавиться от ощущения неустойчивости, и я прижимаюсь к стене и думаю о том, где следующая ступенька и какой она может быть.
— У тебя очень мило, — говорит Майк, когда я открываю дверь.
— Здесь слишком много народу, — отвечаю я. — У нас ненадолго остановились моя сестра с… другом.
Он оглядывается по сторонам.
— Они в кино.
— Ах, вот как!
— Кухня там. — Звучит это по-идиотски, потому что кухня просто бросается в глаза. Не заметить ее невозможно.
Я показываю на навесной шкафчик:
— А кофе там.
— Хорошо, — говорит Майк.
Я улыбаюсь ему и вижу — возможно, потому, что здесь больше света, — что он побрился и, похоже (если мне не кажется), даже слегка подстригся. Понять трудно, потому что он стянул свои длинные волосы в конский хвост.
Он тоже улыбается в ответ.
— Принимаюсь прямо сейчас, — продолжает он.
— Я хорошо знаю, как это делать, — сказал Джона, помешивая в кастрюльке на плите.
Скосив глаза, я посмотрела на него.
— Го-осподи! — протянула я. — Ты же не положил сахар!
Мы делали какао. Джонзу было шестнадцать, он считал себя взрослым и был полон презрения к растворимому кофе. А в шкафу у мамы был только растворимый. Это потому, говорила она, что по ночам ей бывает нужно быстро приготовить кофе, куда она макает пекановое печенье, когда приходит на его волшебный зов. А я думаю, что это из-за того, что отцу было жалко денег на кофеварку для нее. К сожалению, любовь мамы к быстрорастворимым напиткам не распространялась на какао. Его готовили старомодным способом: молоко, сахар, какао и плита.
— Вот тебе какао, — сказал Джонз. — Его пьют маленькие дети. — И он посмотрел на меня так, как будто хотел подчеркнуть, что мне-то все еще пятнадцать.
— Это всего лишь кофе, — смеясь говорит Майк.