Я тяну на себя калитку, сделанную в нашем заборе из окоренных колышков. Забор на фоне навалившего ослепительного снега кажется еще грязнее. Во дворе у кормушек толкутся птицы, и небольшая стайка — кучка? выводок? — скворцов дерется за остатки сала в корзинке. Отсюда их крики звучат как визг свиней, дерущихся за вкусные объедки в помоях, налитых им в корыто. Вообще-то свиней я не видела со времени учебы в начальной школе, когда нас водили на местную свиноферму, но этот звук легко определить и трудно забыть.
В кладовке я нахожу зерно и насыпаю в кормушки, кладу новый кусочек сала в корзинку и наливаю воду в ванночку. Я смотрю, как скворцы толпятся около воды, и тут звонит Индия.
— Ну, слава Богу, — говорит она, когда я отвечаю на звонок. — Ты хоть не застряла где-то на дороге.
— У Джины выкидыш… — говорю я, все еще наблюдая за скворцами.
— Как она?
— …А мне, наверное, надо постараться поскорее уехать, все равно, есть на дороге снег или нет.
Индия молчит.
И я молчу.
— Что бы я ни делала, — говорю я спустя некоторое время, — я все время причиняю людям боль. И я ничего не могу с этим поделать. Она потеряла сознание, но сейчас с ней все в порядке. У нее же есть семья.
— Уичита… — начинает Индия, но обрывает себя. — Рада, что с ней все хорошо.
Я киваю головой своему отражению в оконном стекле.
— Звонил какой-то парень, Майк, — продолжает она. — Он хотел, чтобы я сказала, где ты.
Я опять киваю.
— Уичита?
— Спасибо, — произношу я вслух. — Я ему позвоню.
— Тебе нужны деньги? — спрашивает Индия. — Я имею в виду, чтобы добраться домой? Ведь ты же уволилась с работы…
— А ты откуда знаешь? — спрашиваю я. — Нет, все в порядке. Просто интересно.
— Звонила Дженет. Она сказала, что ты уволилась. И оставила тебе сообщение. Подожди… — Она шуршит бумажками и булавками. Я вижу, как она стоит перед пробковой доской для записок, которую мы повесили рядом с телефоном. Забивая гвоздь, я тогда попала молотком по большому пальцу. Посмотрев вниз, я вижу на большом пальце маленький шрам. Не от молотка.
«Вот мы и семья. И никто нам больше не нужен».
«Я не хочу, чтобы ты уходила». — Но это не голос Джонза. Это мой голос.
— Вот она, — говорит Индия. — «Спасибо. День «Д»[14] — в понедельник!» Очень загадочно. И еще она хотела узнать, можно ли на первое свидание надевать красное. Ты знаешь, что это может значить?
— Понятия не имею, — отвечаю я.
Наступает тишина. Только шуршит милая записочка от Дженет, которую Индия скатывает в комочек. Такое впечатление, что возбужденная предводительница команды болельщиц помахала у меня перед носом своими помпонами.
— Ты уверена насчет денег? — спрашивает Индия. — Я бы могла…
— Со мной все будет в порядке, — отвечаю я. Пробы ради я посылаю улыбку своему отражению в стекле, чтобы узнать, удастся ли придать моему голосу приятное звучание, прикрыв улыбкой всю ту кашу, которая у меня на душе. «Улыбка на лице — и на душе радостнее…» — Жаль, у меня при себе нет губной гармошки и кружки. Ты бы послушала и не сомневалась.
— Ну что же, — отвечает Индия. — Я буду их беречь. На тот случай, если ты пойдешь просить милостыню, когда приедешь.
Глава 18
Повесив трубку, я представляю себе картину: я сижу в среднестатистическом городе на среднестатистическом тротуаре, в одной руке держа кружку, а другой играя на губной гармошке. Звук гармошки напоминает сирену товарного поезда, надо только прислушаться. Я облокачиваюсь на раковину и думаю: на какой гармошке я бы играла? На деревянной? На китайской фарфоровой? И смогла бы музыка товарного поезда унести меня на своих крыльях? За окном голодные птицы подбирают насыпанное мною зерно и набирают полные клювы воды. Час счастья в доме Греев. Ну, вы знаете где. На Мейпл-стрит. Там полно воды, да к тому же бесплатной. И ничего не надо бояться и взвешивать все за и против.
Интересно, откроет ли Майк Клуб сегодня вечером. Звонить ли мне ему? Вернее, позвонить прямо сейчас или сделать вид, что я никогда его не знала. Я вспоминаю, как первый раз перегнулась через стол, чтобы поцеловать его, и жар стыда обдает меня до самых корней волос.
Чтобы остыть, я наливаю себе воды.
Разудалая шайка птиц улетает, потому что на дорожку к дому въезжает отец. Вылезать из машины ему теперь труднее, чем раньше. Приходится немного раскачать тело, чтобы, придав ему ускорение, сделать движение наружу и выдернуться из ковшеобразного сиденья. Это почти стариковское раскачивание резко контрастирует с ровным русым цветом волос.