По крайней мере, так написано на табличке на двери. Не обращая на нее никакого внимания, я задираю руку высоко вверх и шарю за облупившимся дверным косяком, когда-то окрашенным в имбирно-коричневый цвет. Запасной ключ все еще висит на не заметном спереди гвозде. Этот запасной ключ все еще входит в дверной замок. Можно было ожидать, что замки поменяют, однако меня не удивляет, что в доме ничего не изменилось. В Хоуве ничего не меняется.
Разбухшую от сырости и гниения дверь заклинило, и она никак не открывается, поэтому мне приходится налечь на нее плечом. Дом стонет и скрипит, когда я вторгаюсь в его сон. Под лестницей все еще витает дух тайны, захороненной под вздыбленными досками пола. Я сглатываю и чувствую, что в горле у меня пересохло. Я даю обещание на первой же остановке наградить себя чашечкой кофе, если смогу пройти мимо этих тайн.
Лестница кажется достаточно прочной, но тем не менее на пути в комнату Джоны я пробую ногой каждую ступеньку, прежде чем ступить на нее. Я знаю дорогу туда, но дом без выцветших ковров в зале и запечатлевших школьные события глянцевых фотографий на стенах кажется другим. Дверь в комнату Джонза закрыта. Сильно толкнув, я открываю ее и чувствую, как пол уходит из-под ног.
Нет.
Это не выдержала моя голова, куда нахлынули воспоминания.
Обои все еще те же, в поблекшую полоску, но мебель исчезла. Осталась только темная линия там, где к стене была придвинута кровать, на которой мы с Джонзом сидели, когда он спросил меня: «Неужели мы повторяем ошибки своих родителей?»…
О Боже, надеюсь, что это не так.
…А мои мокрые волосы висели по обеим сторонам головы…
Там, где стоял комод, на стене светлое пятно. Я опускаюсь на колени рядом с этим пятном и надавливаю на плинтус, закрывающий стык стены и пола. Ничего. Я нажимаю сильнее. Может быть, место не то? Но тут дерево издает легкий стон, и появляется щель. Нет, просто стена разбухла, как и двери.
Я засовываю пальцы в щель между поблекшими обоями и плинтусом и тяну. Кусок плинтуса отлетает. И я знаю, что, так же, как отлетевшую бумажную обложку толстой книги, я никогда не смогу прикрепить его обратно.
Упираясь в пол локтями и коленями, я прикладываю щеку к полу и шарю в темном отверстии, — мужественно не обращая внимания на звуки легких шагов, которые я, вне всякого сомнения, слышу, хотя, вполне возможно, лишь в своем воображении, — и вытягиваю оттуда картонную коробку.
Коробку из-под сигар.
И в первый раз за сегодняшнее утро я чувствую себя так, как будто и в самом деле совершаю вторжение без ведома хозяина.
Но мне просто хочется посмотреть, на месте ли ключ…
На месте. Лежит на самом верху. Поверх стольких вещей. Я оказалась права: в этой беспорядочной мешанине я никогда не смогла бы найти черную шерсть и усик щенка. Я бы и фотографию не нашла, если бы кто-то вдруг забыл ее здесь.
Я захлопываю крышку коробки.
А потом, на скоростной дороге, водители зажигают фары, чтобы найти общий язык с бетонно-плотным туманом, потоком, льющимся на них.
Глава 23
Несмотря на туман и снег, я добираюсь до Чикаго уже к концу рабочего дня. А это значит, что Джона все еще в музее. В том случае, конечно, если он решил не выполнять своего обещания уйти. Я смиряю гордыню и паркую машину неподалеку от старого музейного здания. Я заплатила за целый день, поэтому, уж прежде чем вернуть машину, использую ее на всю катушку. Я не решаюсь оставить коробку из-под сигар без присмотра на переднем сиденье, откуда ее могут украсть, поэтому беру ее с собой.
Первым, на кого я натыкаюсь, оказывается Тимоти.
— Наконец-то заявилась, — говорит он. — Куда пропала?
— Да проблемы в семье, — отвечаю я. — Я же говорила. Помнишь?
Вот потому-то я и не теряла присутствия духа из-за того, что могу лишиться работы. Я была немного удивлена тем, что Дженет так хорошо осведомлена о моем увольнении, но мое беспокойство не выходило за рамки допустимого, хотя я прекрасно знаю, что ожидание в очереди на бирже труда — то еще развлечение.
Потом, если уж совсем прижмет, я всегда смогу шантажировать Тимоти и заставить его вернуть меня на работу. В конце концов, он мой начальник, поэтому то, чем мы с ним однажды занимались скорее всего противозаконно. Конечно, при условии, что он вспомнит тот случай, когда мы гладили друг у друга между ног. Все-таки немало времени прошло. А Тимоти часто и фамилию-то свою вспомнить не может.
— Проблемы в семье? — переспрашивает Тимоти. — Нашла оправдание!
— А Джонз здесь? — спрашиваю я.
— Откуда я знаю, черт подери! — И он идет от меня приплясывающей походкой, но потом возвращается. — К завтрашнему дню мне нужен запрос на грант, — говорит он.