— Нет, не нужен.
Он свирепо смотрит на меня.
— Этот запрос не потребуется раньше следующего месяца.
У него подергиваются губы. Потом он указывает мне на дверь моего кабинета:
— Ладно, иди работай.
— Завтра, — говорю я.
— Хорошо. Завтра так завтра. А это что такое? — спрашивает он, показывая на коробку из-под сигар.
— Да так, ничего. Джонз здесь?
— Откуда я знаю!
— Увидимся завтра, — говорю я его удаляющейся спине.
Он взмахивает рукой над головой.
Я иду по залу в кофейную комнату. Но там пусто. Не видно даже такого непременного ее атрибута, как Кенни. Сделав шаг обратно в зал, я внимательно осматриваюсь, повернув голову налево, потом направо. Не желая признаваться в этом даже самой себе, я все-таки боюсь наскочить на Дженет. Боюсь, что выкину что-нибудь непотребное. Например, плюну ей в лицо.
«День «Д» назначен на понедельник».
Сука.
Чтобы дать себе время подумать, я ныряю в дамскую комнату. Из одной из кабинок выходит Дороти, и при виде нее меня начинает неприятно кружить приступ дежа-вю.
— Привет, — говорю я. — Как ты?
Она поворачивается и идет обратно в кабинку.
— Не знаешь, Джона здесь? — спрашиваю я, когда, по моему мнению, уже можно задать ей вопрос.
— Сегодня понедельник, — отвечает она. — И я не особенно понимаю, почему сама здесь нахожусь.
— Не напоминай, — говорю ей я. — Я пытаюсь забыть об этом дне «Д».
Дороти выглядывает из кабинки, и брови удивленно сходятся у нее над переносицей.
— Тебе надо сходить к врачу, — говорит она, по-матерински беспокоясь за меня. — Беременным не надо…
— Я не беременна, — говорю ей я. Но мои слова звучат неуверенно, потому что в этот момент, бегло взгляну в зеркало, я себя вижу. Поднимаю руку и снимаю со своей головы чердачную паутину.
— О! — Она закрывает дверь кабинки.
— Ты видела Дженет? — спрашивает она через минуту-другую.
— Нет.
— Выглядит потрясающе. У нее сегодня была жаркая ночь, или это еще что-то?
— Еще что-то, — бормочу я. — Мне надо идти.
Я приоткрываю дверь из туалета и выглядываю в щель, чтобы убедиться, что Дженет на горизонте не видно и путь свободен. Потом иду к кабинету Джоны. Он заперт. И никто не отзывается на мой стук, хотя из-под двери просачивается свет лампы. Я плетусь к выставочному залу в южном крыле. Там все так красиво… Все точно на своих местах.
Музей пуст. По крайней мере, пуст без Джоны.
Такой вот кит с пустым пузом[18].
Я иду обратно к машине.
— Когда я вырасту… — начала я как-то летним днем, обращаясь к Джоне и жуя апельсин на ветке старого дерева в парке.
— Звучит так, как будто ты ребенок, — прервал он меня. — Пару сотен лет назад ты была бы уже замужем.
— Ну ты и хватил, — сказала я.
— Тебе же четырнадцать, — ответил он. — Ты уже взрослая.
Я покраснела.
Дюймов на шесть ниже моих босых ног он вырезал на дереве чье-то лицо. Я сидела на одной из нижних веток как раз над его головой. И пальцы у меня пахли апельсинами, потому что я сдирала кожуру с фруктов, которые мы потихоньку взяли у него дома. «Потихоньку взяли» — это вежливая формула для обозначения воровства. Апельсины лежали в пакете, на котором было написано: «Кэро. Не брать!».
— Я прав? — спросил он. Потом взглянул вверх и увидел, что я покраснела. — Ладно, — сказал он, — не обращай внимания. — Какое-то время он молча работал ножиком. А я думала: зачем только я родилась девчонкой и вынуждена терпеть (или не терпеть) эти месячные!
— Так кем же ты хочешь стать, когда вырастешь? — спросил Джонз.
Я посмотрела на него сверху вниз. Он делал вид, что продолжает вырезать, но не мог сдержать улыбку. Я толкнула его ногой в макушку, и он рассмеялся.
— Тебе повезло, что ты парень, — сказала я.
— Да уж. Просто редкостное везение. Тренеры по баскетболу все время долбят тебя за то, что ты тратишь время на такую хренотень, как искусство. Учителя считают, что ты просто идиот. А девчонки пихаются грязными ногами и вытирают их о твои волосы… Куда уж лучше.
В знак сочувствия я ткнула средним пальцем вверх.
— Спускайся, посмотри, что я сделал, — сказал он, не обращая внимания на мой средний палец.
Я соскочила с ветки и посмотрела. Он обрезал нарост и наплыв по краям, и непостижимым образом нарост превратился в морщинистое лицо, а наплыв обрел форму бороды.
— Мне нравится, — сказала я, потому что не знала, как сказать ему, что это лицо одновременно и пугало, и излучало тепло.
18
Намек на библейское сказание о ките и Ионе, которого он проглотил — «Джона» по-английски «Иона».