Никто не может жить сам по себе.
Особенно я.
А я — особая часть человечества. Потому, что у меня есть Джона.
Называйте его хоть задушевным другом, хоть моим сиамским близнецом. Какая разница. То, что было между нами, — это совершенно особые отношения. А я взяла и все изгадила. И исправить все могу только я.
Но, чтобы все исправить, мне надо его увидеть. Как только он обнаружит, что тайник в Хоуве пуст, он вернется домой. Если я буду у него в квартире…
— Поможешь мне взломать одну дверь? — спрашиваю я Индию.
Майк закатывает глаза и вновь смотрит на ряд бокалов над своей головой.
— Я этого не слышал, — говорит он.
— А я слышал, — вклинивается в разговор Кенни.
— А где? — спрашивает Индия.
Я залпом допиваю пиво из стакана Кенни.
— В квартире Джонза.
— Ну наконец, — говорит Индия.
Аминь.
Мы не просто набор молекул ДНК. Мы — собрание воспоминаний. Наши воспоминания определяют то, кем мы являемся, что мы думаем, каковы наши реакции на стресс, страх, страдание, радость, секс, любовь… И, в отличие от собраний, выставляемых в музеях, собрание воспоминаний не статично, оно все время меняется. Воспоминания не могут обрести раз и навсегда застывшую форму. И поскольку я — сумма своих воспоминаний, ни больше и ни меньше, я тоже не застыла, я тоже все время меняюсь. Я не статична. Сейчас я не смогла бы отрезать от себя Джону, как не смогла бы отрезать себе голову. Мы срослись мозгами, потому что у нас одни и те же воспоминания. И, как это бывает у сиамских близнецов, навеки соединенных друг с другом, каждый из нас — все же самостоятельный человек.
Просто мы неотделимы друг от друга.
И я могу все исправить.
Я могу все исправить.
Надеюсь, что смогу.
Когда я спросила Индию, не поможет ли она мне, парни, вероятно, решили, что это приглашение относится ко всем. Майк закрыл бар, и они с Кенни уселись на заднее сиденье машины Индии.
— Мы тебе поможем, — сказал Кенни, когда мы с Индией на них уставились.
— Что ты делаешь? — раздается у меня над ухом свистящий шепот Индии. Позади нее Майк и Кенни отталкивают друг друга, чтобы лучше видеть, что происходит.
— Пытаюсь открыть дверь кредитной карточкой, — отвечаю я. — А ты как думаешь?
— Толкай сильней, — говорит Майк, вытягивая из-за спины Индии руку и тыча пальцем в дверную стойку. — И согни немного карточку.
— Спасибо, — отвечаю я. — Что бы я без тебя делала.
Bсе мы стоим в коридоре многоквартирного дома, где живет Джона. Жуткая дыра, а не дом. Он настолько обветшал, что даже презирающие порядок хиппи и обитатели Озерных лесов при всем желании не обнаружили бы здесь никакой живописной небрежности. Стены и весь коридор заляпаны пятнами подозрительного вида. Любой, увидев это жилище, решил бы, что сотрудникам музея платят такие мизерные деньги, что их не хватает на приличное существование. Вообще-то это и в самом деле так. Но Джона не уезжает отсюда в основном потому, что обитатели дома относятся друг другу по принципу «живи сам и давай жить другим». Боже, ведь никто даже не выглянул из двери и не позвонил в полицию сообщить, что трое дураков взламывают соседнюю квартиру!
Кенни наклоняется вперед.
— Все как в плохом кино, — говорит он громким шепотом. — Он может вернуться в любую минуту и…
И тут я практически падаю, чуть не ударив Джону головой в живот.
—.. Открыть дверь, — заканчивает Кенни.
Я встаю.
— Привет, — говорю я Джонзу.
— Пока, — говорит Кенни, ни к кому конкретно не обращаясь. И, проявляя максимум дружеской поддержки, на который только способен, он направляется назад по коридору и исчезает из виду, спускаясь по лестнице. На нижних ступенях он начинает вопить что-то напоминающее «Люби меня нежно». Потом хлопает входная дверь. Где-то кричит недовольная женщина.
Индия и Майк сделаны из более прочного материала, чем трус Кенни.
Они выдерживают на пять секунд дольше.
— Ну что, похоже, здесь все в порядке, — произносит Индия. — До встречи, Уичита. Джонз, до встречи.