— Пошел ты... — говорю я. И ухожу.
* * *
— О, — сказал Джона, растирая предплечье и в шутку делая вид, что ему больно. Мы лежали на траве футбольного поля и смотрели на звезды. — Ты за что меня ударила?
— За твое дурацкое предсказание, — сказала я.
— Ты что, не веришь, что мы с тобой друзья на всю жизнь? — спросил он.
— Конечно верю, — ответила я. — Поэтому оно и дурацкое. И так все знают, что мы всегда будем друзьями.
— Ты считаешь, что это глупо, потому что это правда?
Мне захотелось снова ударить его.
Звезда прочертила небо, оставив красноватый след.
— Загадай желание, — сказал Джона.
«Пусть мы всегда будем друзьями», — подумала я, наблюдая, как тает след упавшей звезды. Так. На всякий случай.
На улице идет снег. Пролетая перед глазами, в которых стоят слезы, снежинки оставляют после себя красноватые следы.
Глава 12
Жизни не хватает кнопки «пауза». Чтобы перевести дыхание и подумать минуту-другую. Может быть, мне надо попросить об этом Бога? В конце концов, дал же он мне новое имя?
Тяжело переставляя ноги, я поднимаюсь по лестнице к себе в квартиру и пытаюсь думать, несмотря на сумятицу, которая царит у меня в голове. Поиски шестнадцатилетней беременной девицы, делающей все, чтобы погибнуть в Чикаго, можно сравнить с поисками пресловутой иголки в стоге сена. Нет смысла впадать в панику и бегать по улицам, хватать каждую рыжеволосую веснушчатую девчонку и поворачивать ее к себе лицом, чтобы посмотреть, не Джина ли это. И не стоит удивляться, что я перехватываю выходящего из моей квартиры Дилена, который собирается заняться именно этим.
— Я же сказала, чтобы ты никуда не уходил, — говорю я, и он, испуганный, возвращается в квартиру.
— Она же где-то там, совсем одна... — начинает он.
— .. .Потому что она так решила, — заканчиваю я за него.
Это звучит грубо и бестактно, и он смотрит на меня с выражением «ты-с-удовольствием-сунула-бы-ей-чемодан-в-руки-и-вышвырнула-ее-на-улицу», которое я начинаю ненавидеть.
— На улицу я ее не выбрасывала, — говорю я.
— Я этого и не говорю.
Я бросаю сумку на диван и снимаю пальто.
— Это что, из-за того, что я сказала, что ей надо найти работу?
Он падает на диван рядом с моей сумкой и начинает подвывать:
— Это из-за того, что вы сказали родителям, что отправите ее обратно к ним, домой.
И тут срабатывает кнопка «пауза», и время останавливается с резким скрежетом тормозов.
— Уа-уа-уа! Хватит! Я сказала родителям — что?
— Что вы отошлете ее обратно. — Он складывает руки на груди (ну прямо Брюс Ли) и подпирает ладонями свои бицепсы с татуировкой. Я смотрю на подрагивающего дракона. Дракон мне подмигивает.
— Я ничего такого... — начинаю я, но вдруг останавливаюсь.
Не говорила или говорила? Все так перепуталось... Я прокручиваю время назад, к телефонному звонку, и слышу, как говорю что-то о том, что поговорю с Джиной, но говорила ли я...
Нет. Не говорила.
— Я ничего не говорила о том, что заставлю Джину уехать обратно в Хоув. Они что, звонили сюда снова?
Он кивает головой.
— Прямо перед обедом.
Мне хочется придушить родителей. Нет, мне хочется придушить Джину за то, что она им поверила. Но чего еще следовало ожидать? Я уехала из дома, когда Джине было пять лет. Откуда ей знать, что я не собираюсь отвозить ее обратно, прямо в любящие руки двоих людей, обитающих в доме, где она родилась? Ладно, пусть родилась она не прямо в этом доме, а в городе под названием Хоув, но вы понимаете, о чем я. Она меня не знает. Так чего мне ожидать от нее?
Скорее всего она будет действовать, следуя, как минимум, инстинкту самосохранения. Но если человек собирает вещи и уходит, чтобы бродить по улицам Чикаго в самом начале марта, то беречь себя он, похоже, не намерен. Ворвалась ко мне в марте, как лев[9], и все такое...
Дилен делает еще одну попытку ускользнуть.
— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я его. — Мотаться по улицам и ждать, что через пять минут наткнешься на нее, пока сам не потеряешься?
Дилен неплохой мальчишка, но у меня и правда сегодня тяжелый день.
Ну ладно, в том, что у меня сегодня тяжелый день, виновата я сама. Но другие постарались сделать его еще тяжелее. И глупо пытаться выпороть саму себя, легче выпороть кого-то другого.
— Прости, — говорю я Дилену, сидящему на диване и надувшемуся на мои слова. — Давай будем действовать вместе, хорошо? В кармане сумки у меня ручка. Первое, что надо сделать, это понять, куда Джина могла пойти со всеми этими вещами... — Я останавливаюсь, чтобы подумать. Сколько у меня было четвертаков в копилке? Не так уж много. В прачечную я ходила на прошлой неделе. — Сколько денег дала тебе Джина сегодня утром?
— Примерно десять баксов.
— Десять? — Могу поклясться, что там было не больше пяти...
В мои затуманенные мозги заползает понимание того, насколько все плохо. Я открываю дверь в комнату Индии и... обнаруживаю там еще одну проблему.
Керамическая кошка Индии, японская Манеки Неко, та, которая моет себе за левым ушком на счастье, лежит на туалетном столике, разбитая на куски. Копилка в виде кошки — та, куда Индия последние девять месяцев (с тех пор, как переехала ко мне) складывала все крохи и остатки, вступила в свою следующую кошачью жизнь, разбитая на мелкие кусочки, а ее денежные внутренности украдены.
Моя сестра — воровка.
И у меня большие неприятности.
— С вами всегда большие неприятности, юная леди!
Это голос мамы. Она только что остановила рядом со мной машину. Я была так рада видеть ее, что не обратила внимания на то, что она мне сказала. Почему-то я не смогла найти дорогу домой. Все было каким-то другим, и я не узнавала улицы.
— Где ты была? — спросила она, когда я залезла в «импалу» и попыталась захлопнуть своими шестилетними ручонками тяжелую дверь. В конце концов мне это удалось.
— Я ходила посмотреть на собачку, — ответила я. И мысль об этом заставила меня позабыть о том, как мне было страшно, когда я шла мимо незнакомых домов в зарослях сорняков и среди бутылок, валяющихся в придорожных канавах.
После занятий, после того, как меня вырвало на карусели, чего я очень стыдилась, Джона вспомнил о своем обещании и повел меня посмотреть на свою собаку. Шеп и в самом деле был очень милым псом. Черно-белый, лохматый, он лизал тебе лицо, если позволишь.
— Давай заведем собачку, — попросила я.
— Какую собачку? Куда ты ходила? — спросила мама, не ответив мне.
— К Джоне. — Только тогда я заметила, что лицо у мамы красное, а волосы на шее висят взмокшими от пота прядями. — Он учится в нашем классе, — добавила я, потому что уже знала, что на тебя, может быть, не накричат, если ты добавишь к рассказу какие-то важные правдивые детали.
— Так ты не пришла домой после школы, потому что пошла смотреть на эту проклятую собаку? — «Импала» издала горестный звук, когда мама повернула ключ зажигания, хотя мотор уже работал.
— Прости меня, — прошептала я, забиваясь в угол между сиденьем и дверью.
Она дала газ, но потом резко затормозила.
— Джона? Это Джона Лиакос? Так ты была в доме Лиакосов?
— Н-нет. — Я попыталась вспомнить. Разве у Джоны есть фамилия? — Я не помню, — сказала я, выдав все сведения, какие могла.
— Черт-те что! — ударила мама ладонью по рулю. Потом стукнула еще раз.
Я еще глубже забилась в угол, но она схватила меня за руку и вытащила из этого, как мне казалось, безопасного места.
— Никогда, — сказала она, выдыхая жаркий воздух прямо мне в лицо, — слышишь, никогда больше не ходи смотреть на эту собаку!
Затем она зажала меня между грудью и рулем и стала шлепать до тех пор, пока я не разревелась.
У меня большие неприятности.
Моя сестра — воровка.
И она слишком большая, чтобы ее просто выпороть. Хотя не думаю, что это остановило бы меня, будь она здесь.