Дилен подходит, останавливается у меня за спиной и осматривает комнату Индии.
— Что случилось? — спрашивает он. Потом видит бедную керамическую кошечку. — Ох... Уичита... Вы думаете?..
— А ты как думаешь? — прерываю я его, чувствуя отвращение и злость. Затем глубоко вздыхаю. Дилен ведь не виноват. Просто под руку попался.
Нет. Это не совсем так.
Из моего горла вырывается истерический всхлип (только один и не сильный). Дилен пристально смотрит на меня.
— Надо позвонить Индии, — говорю я, — и выяснить, сколько у нее там было. — Я надеюсь, что там было несколько десятков долларов, а не сотни или — не дай Бог! — тысячи. Мне никогда с ней не расплатиться...
Что за жизнь! Почему я вообще должна платить? От праведного гнева спина у меня выпрямляется и каменеет, но потом я понимаю, что если я хочу умилостивить Индию, то надо срочно вернуть ей ее деньги. И уж конечно, возвращать их будет не Джина, эта бестолковая лентяйка и воровка.
«Ты же только что уволилась с работы», — нашептывает в моей голове мерзкий голосок. «Замолчи сейчас же», — отвечаю ему я.
Я набираю номер сотового телефона Индии, и мне отвечают, что она вне зоны доступа. Я оставляю сообщение телефонистке в типографии, где работает Индия, но сомневаюсь, чтобы эта бестолочь, которая одновременно отвечала по трем линиям и к тому же жевала бутерброд, в ближайшие тридцать шесть часов передала Индии, что я звонила.
Я усаживаюсь напротив Дилена и даю ему клочок бумаги и ручку, вытащенную из сумки.
— Теперь дело за тобой, — говорю я ему. — Ты знаешь ее лучше меня. Куда, по-твоему, она могла пойти?
Он беспомощно смотрит на меня.
— Не знаю, — говорит он, — если бы мы были в Хоуве, она пошла бы в «Бургер Кинг» или к озеру, но в Чикаго... я не знаю.
— И она не знает.
На его лице появляется выражение «надо бежать, все равно куда».
— Сделай глубокий вдох, — говорю я. — Я имею в виду, что и у нее нет никакого тайного источника информации. Просто напиши обо всем, что она любит делать, и о том, куда она может пойти.
Он принимается писать.
Я пытаюсь сообразить, как далеко она могла уехать на такси, если в копилке-кошечке было не больше пятидесяти долларов. Не так уж и далеко, если ей попался водитель, прошедший подготовку по программе из восьми шагов под названием «Счетчик у меня не работает». Я представляю, как Джина плюхается на сиденье и спрашивает, куда он может отвезти ее за пятьдесят долларов. «В соседний квартал», — отвечает ей водитель, в соответствии с шагом номер шесть показывая в обворожительной улыбке все свои зубы.
Воображение мне не очень-то помогает.
Глядя в составленный Диленом список, мне только и остается, что надеяться, что Джина все-таки не полная идиотка. Я читаю вслух. «Пицца Хат», «Бургер Кинг», набережная, гостиница «Сонные глаза»? Я смотрю на него, и он весь сжимается и краснеет.
— Они сдавали вам номер?
Он утвердительно кивает, все еще красный, как вареный рак.
— Да, и в Хоуве все меняется, — говорю я. — Где же были местные блюстители нравственности? — Ответа я не жду, поэтому продолжаю читать: — Дом Марты...
— Я просто записал здесь все места, куда она могла бы пойти, — перебивает он меня. — Они все в Хоуве.
Это я уже поняла. Я мысленно вношу Дилена в «Список плохих мальчиков с загустевшими мозгами», имеющийся у Санта-Клауса.
Звонит мой сотовый. Это Индия. Надо же, телефонистка все-таки передала ей сообщение...
— У меня плохие новости, — говорю я и рассказываю ей о том, что Джина сбежала с содержимым ее разбитой Манеки Неко.
Индия остается спокойной. Даже слишком спокойной.
— Я верну тебе все до последнего цента, — обещаю я. — И куплю тебе новую кошечку. Это все из-за недостатка понимания между нами. Она подумала, что я...
— Ладно, — отвечает Индия. — У меня тоже есть маленькая сестренка. Тебе бы она не понравилась.
— Маленьких сестренок у меня нет. По крайней мере, на сегодняшний день, — прибавляю я, поймав угрюмый взгляд Дилена. — Ты знаешь, сколько там было?
— Неточно. — Мысленным взором я вижу, как Индия пожимает своими кошачьими плечами. — Семьдесят пять долларов. Может быть, сто. Я давно не пересчитывала.
Я-то рассчитывала на пятьдесят, а то и меньше. Черт.
— Послушай, — говорит Индия, — сегодня у нас нет запарки, поэтому, если надо, я могу приехать и помочь вам искать ее.
Я просто обожаю эту женщину. К тому же она прекрасно умеет лгать — ведь я слышу на заднем плане вопли и крики, из которых можно заключить, что у них там как раз самая запарка.
— Спасибо, — отвечаю я. — Оставайся там. Мы с Диленом уже уходим.
Дилен одаривает меня вызывающим взглядом подростка. Так, наверное, в шестнадцать лет смотрела на взрослых я.
Глава 13
Через пять минут после того, как мы с Джоной въехали в Чикаго, ржавый инвалид, который стоил мне половину скопленного за время работы в «Бургер Кинг», окочурился. С тех пор я так и не купила новую машину. Пешеходные прогулки полезны для здоровья... Друзья, у которых есть машины, в дождливый день соглашаются подвезти, только если у тебя сердечный приступ или собеседование по поводу работы (автобусам Чикагского управления транспорта в дождливые дни на тебя тоже наплевать). Сегодня я вспомнила о том проржавевшем калеке в первый раз после того, как увидела его погруженным на эвакуатор, увозивший бедолагу в последний путь. И случилось это потому, что мы с Диленом сейчас на своих двоих кругами прочесываем улицы.
Хождение кругами обычно связывают с ситуацией, когда человек потерялся или делает что-то совершенно бессмысленное. Мы не потерялись, но надо признать, что наши усилия прекрасно подходят под определение «бессмысленные». По сути, мы ходим по все расширяющейся спирали, центром которой служит моя квартира.
— Нам надо разделиться, — уже в который раз говорит Дилен.
И я терпеливо объясняю ему, что совсем не жажду искать двоих потерявшихся подростков. Уже в который раз объясняю.
— Джина не потерялась, — говорит он. — Она никогда не теряет дорогу.
И я терпеливо спрашиваю его, почему она звонила мне из Джолиета, если никогда не теряет дорогу.
Дилен умолкает и зарывается подбородком в шарф. Это его движение напоминает мне о Джоне, и мерзкое чудище вновь впивается когтями в грудь.
Когда-то я прочитала о парне, который попал в аварию (на мотоцикле, или на «феррари», или на какой-то другой машине), и ему ампутировали ногу. По ночам он просыпался от того, что у него чесалась пятка, которой не было. Чесалась, хотя была уже где-то на больничной свалке или в печи для сжигания отходов, или еще где-то, где они уничтожают ненужные части тел, не подлежащие повторному использованию.
Нога была отрезана, но в его мозгу она все еще была на месте.
Сколько же еще Джона будет сидеть в моей голове?
Наше хождение по кругу явно не имеет смысла. Но я сделала что могла. И как после каждого решения, после каждого действия, я, конечно же, буду волноваться, и жалеть, и думать о том, что не получилось. Самое главное — не обращать внимания на эти волнения и сожаления, бороться с ними, когда они приходят.
— Что случилось? — спросил Джона, открыв окно.
Я пожала плечами.
— Подожди. — Он захлопнул раму. Через несколько минут он выскользнул из входной двери и подошел туда, где я стояла и ждала его. — Тебе не надо приходить сюда ночью, — сказал он.
Я подбрасывала камешки, которые все еще держала в руке, и они падали на землю.
— Это же Хоув, — ответила я. — Здесь ничего не происходит. — Мне было двенадцать лет, и я была уверена в себе.
Джонз нахмурился и бросил взгляд в сторону дома, но ничего не сказал. Там внутри что-то упало, и я услышала, как засмеялась женщина.
— У мамы будет ребенок, — сказала я.
— Да?
— Она говорит, что это из-за меня.
Мы пошли к железнодорожным путям. Там, вдалеке, за травой и канавами, завыл паровозный гудок. Он достиг нас, прилетев по влажному воздуху ночи.