— Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…
Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенный созерцанием моей особы. Мне это надоело.
— Цветы и продукты ваша работа?
— Моя, — сказал он и улыбнулся шире.
— Я вам что, ключи от квартиры оставила?
— Не сердись, дочка, — запел он. — Хотел сюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…
— Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродит по квартире в мое отсутствие.
— Прости старика, — убрав улыбку, попросил он. — Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете для меня нет человека дороже, чем ты, дочка…
— Вот что, Юрий Петрович, — начала я, но он меня перебил:
— Зови меня дядей Юрой…
— Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое. Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю. За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вот деньги заберите. — Я поднялась, достала доллары и положила на стол. — Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенно сознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меня убедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньги за аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу — отпуск.
Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметно печалился.
— Не поняла ты, дочка, — вздохнул он. — Я, старый дурак, как-то все не правильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости. И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на свете и знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть еще такие люди, значит, не зря мы землю топчем.
— Спасибо за лестное мнение, — нахмурилась я. — Но это ничего не меняет.
— Что-то я все-таки не так сделал, — покачал он головой. — Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал — как поднимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что не так. — Он даже поклонился.
У меня стойкое отвращение к театральный эффектам, чувство такое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершенно несчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру я съела.
Подумав, я поднялась и сказала:
— Давайте пить чай.
— Ничего не надо, дочка, — забеспокоился Юрий Петрович, но я уже шагала в кухню.
Через десять минут мы пили чай. За это время доллары со стола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился:
— Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся. Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет, детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.
— Вам пятьдесят четыре года, и вы вовсе не старый, — одернула я, очень уж он увлекся. — Вполне можете жениться и даже детей завести. Вот мой сосед, к примеру, так и сделал и живет припеваючи.
Юрий Петрович с готовностью засмеялся. Понемногу разговор налаживался, а вот чай мои гости не жаловали. Юрий Петрович сделал пару глотков, а верзила как замер возле стены, привалясь к ней спиной, так по сию пору и стоял. Причем сразу и не решишь, то ли он стену, то ли она его поддерживает.
Я ему из вежливости налила чашку, но он ее как будто не заметил, стоял и пялился в угол комнаты. Из любопытства и я взглянула: угол как угол, даже паука там не было, но ему чем-то понравился. Мне что, пусть.
Мой новоявленный дядька пел соловьем, я начала томиться, и, чтобы ему немного испортить настроение, поинтересовалась:
— А почему он стоит? — Хотя, по моему мнению, он правильно делал — ни мой диван, ни тем более стул такую тушу не выдержат. Юрий Петрович запнулся на полуслове.
— Коля? — спросил неуверенно.
— Вот он, — ткнула я пальцем в верзилу. Коля все-таки от угла оторвался и посмотрел на меня. — Он глухонемым прикидывается?
— Нет-нет, — очень серьезно ответил Юрий Петрович.
— Я знаю, что он говорящий, — заверила я. — Просто меня раздражают люди, которые стоят столбом и что-то за моей спиной высматривают. Лучше бы чай пил.
— Я не люблю чай, — этим своим дурацким голосом заявил верзила и на меня уставился. Было это обременительно для моих нервов, уж лучше пусть бы в угол смотрел.
— Ты о Коле плохо не думай, — ласково запел Юрки Петрович. — Он парень золотой, мы с ним давненько друг дружку знаем, не один пуд соли вместе съели. Это он с виду сердитый, а душа добрая…
— Да я верю, — пришлось пожать мне плечами, хотя в истинности сказанного я питала сомнения.
Коля взгляд отвел и вновь сосредоточился на стене. Мне стало легче дышать. Чай остывал, и по всему выходило, что пора нам прощаться. Верзила от стены отлепился, а Юрий Петрович поднялся.
— Спасибо за чай, дочка, — сказал он, и оба в прихожую потопали. С радостно бьющимся сердцем я отправилась следом. Вспомнила про деньги, вернулась. Оба за это время успели обуться.
— Возьмите, — сказала я.
— Обижаешь, — покачал головой «дядя Юра».
— Я от вас деньги принять не могу, и обсуждать здесь нечего. За подарки спасибо. Желаю вам здоровья. Вид у вас цветущий, но поберечься все равно не мешает. Всего доброго.
Юрий Петрович вознамерился что-то сказать, но я уже дверь распахнула, и им ничего не оставалось, как выйти.
— До свидания, — сказали они дружно. Я слегка удивилась, что верзила открыл рот, улыбнулась, кивнула и хлопнула дверью.
— Свалились на мою голову, — посетовала я и занялась уборкой.
Вечером приехала Наташка, узнав о визите, обрадовалась.
— И чего ты дурака валяешь? — набросилась она на меня. — Хочется ему поиграть в доброго дядьку, ну и на здоровье. Деньги ей, видите ли, не нужны. Не нужны, неси мне. Приму с благодарностью. Я из-за этого сукина сына тоже натерпелась… Нашла когда проявлять честность и принципиальность. На честных воду возят.
— На дураках, — поправила я.
— А нынче что честный, что дурак — одно и то же. Дядька одинокий, ты ему вместо дочери, пусть раскошелится. Баксов небось полны карманы, коли тыщами швыряется.
— Деньги эти он не своим горбом заработал, — усмехнулась я. — Скорее всего украл.
— А кто не ворует? Я вот, к примеру, в больнице лекарства беру, бинты, вату. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати, ты тоже перчатки брала, на своей даче копаться. Брала?