Я знал, что мне надо сделать. Я прокрался вдоль ограды кораля, держась поближе к ней, пока не выбрался на дорогу. И как только свернул за угол ограды, и сарай загородил меня от выгона, я со всех ног побежал к городу, мягко шлепая ногами по глубокой дорожной пыли. Я здесь каждый день ходил в школу, и раньше никогда дорога не казалась мне длинной. А теперь расстояние растягивалось передо мной, все удлиняясь и удлиняясь, как будто в насмешку.
Никак нельзя было допустить, чтобы он меня увидел. Я бежал и все время оглядывался через плечо. Пробежал ферму Джонсона, почти миновал участок Шипстеда и вырвался на последний открытый кусок дороги перед окраиной городка, когда наконец увидел, что он выезжает на дорогу. Я кинулся к обочине и спрятался за кустами терновника. Скорчился там, стараясь восстановить дыхание, и ждал, пока он проедет мимо. Топот копыт громыхал у меня в ушах, смешиваясь с ударами моего собственного сердца. Я воображал, что он несется бешеным галопом, и был твердо уверен, что он давно уже промчался мимо меня. Но когда я раздвинул кусты и высунулся посмотреть, он двигался умеренным шагом и был прямо напротив меня.
Он там на дороге казался высоким и жутким, он в этом мистическом полусвете маячил гигантской тенью. Он был сейчас тем человеком, которого я увидел в самый первый день, незнакомцем, темным и запретным, прокладывающим свой одинокий путь из неизвестного прошлого в абсолютном одиночестве своей собственной непреклонной и инстинктивной непокорности. Он был символом всех смутных, бесформенных образов опасности и угрозы, извлеченных воображением из неизведанного царства человеческих возможностей, которых я тогда не мог ни понять, ни представить. Угроза горела на нем, как клеймо, и даже издали ошеломляла, будто удар молнии.
Я ничего не мог поделать с собой. Я закричал, споткнулся и упал. Он соскочил с коня и оказался надо мной раньше, чем я успел подняться, и поднял меня, и его руки держали меня сильно и внушали уверенность. Я смотрел на него с испугом, чуть не плача, — но постепенно страх покидал меня. Никакой он не был незнакомец. Это просто тени обманули меня. Это был Шейн. Он слегка потряс меня и улыбнулся.
— Бобби, малыш, сейчас тебе гулять не время. Беги-ка домой и помоги матери. Я ведь сказал тебе, что все будет хорошо.
Он опустил меня на землю и медленно повернулся, глядя на далекие просторы долины, посеребренной лунным светом.
— Посмотри на эту землю, Бобби. Оставь ее у себя в памяти такой, как она сейчас. Это красивая земля, Бобби. В таком месте хорошо быть мальчиком и взрослеть душой, как положено мужчине.
Я устремил взгляд туда же, куда и он, и увидел нашу долину как будто в первый раз; во мне кипело больше чувств, чем я мог вытерпеть. У меня комок к горлу подступил, я потянулся к нему рукой — и не нашел.
Он уже снова возвышался в седле, и две тени, человека и коня, слившись в одну, двигались по дороге к желтым квадратам, которые были пятнами света, падающего из окон дома Графтона в четверти мили отсюда. Я помешкал немного, но слишком уж сильно меня туда тянуло. И я бросился следом за ним, летя сломя голову посреди дороги.
Не знаю, слышал он меня или нет, но он продолжал свой путь. На длинной веранде заведения у дверей салу* на стояли несколько человек. Рыжие волосы позволили легко узнать среди них Марлина. Люди эти внимательно следили за дорогой. Когда Шейн попал в полосу света от ближайшего большого окна — это было окно магазина — они настороженно замерли. А потом Рыжий Марли с перепуганным лицом опрометью нырнул в дверь.
Шейн остановился — не у коновязи, а у крыльца со стороны магазина. Спешившись, он не перебросил поводья через голову коня, как обычно делают ковбои. Он зацепил их за переднюю луку седла, и конь, кажется, понял, что это означает. Он стоял неподвижно у самых ступенек, подняв голову в ожидании, готовый лететь по первому зову.
Шейн прошел вдоль веранды и приостановился перед двумя людьми, которые там еще стояли.
— Где Флетчер?
Они посмотрели друг на друга, потом на Шейна. Один начал было:
— Он не желает…
Голос Шейна остановил его. Он просто хлестнул по ним, низкий, не сулящий ничего хорошего, он прямо в мозги впивался:
— Где Флетчер?
Один из них мотнул рукой к двери, и они шевельнулись, чтобы освободить ему дорогу, но его голос пой-мал их:
— Идите внутрь. Прямо к бару — и не оборачиваться!
Они вылупились на него, беспокойно поежились, поспешно повернулись оба разом и вместе протолкнулись в качающиеся двери салуна. Когда двери пошли обратно, Шейн схватился за створки, за каждую одной рукой, рванул их на себя и исчез внутри.