Ю.Л. Забудем о раввине, я уже отказался от этой идеи. Конечно, глупо было полагать, что я найду раввина, который согласится с нашим основным тезисом: принадлежность к еврейству — вещь абсолютно несущественная. В конце концов, ему платят, чтобы он думал и поступал в прямо противоположном духе.
Д.Д. Любопытно, однако, услышать подобный экономический аргумент из уст поэта — возвращаю тебе шар… Но послушай: любовь к нееврейкам — это не только сердечные дела, но в некотором смысле социальная пантомима. Мне кажется, если ты спросишь свое сердце и хорошенько подумаешь, то все поймешь. Мне совсем не доставляет удовольствия говорить тебе это. Вряд ли можно представить себе что-то более индивидуальное и особенное, чем выбор будущей жены. И ты прав, довольно неприятно ощущать, что подобный выбор обусловлен чем-то иным, помимо сугубо личных, уникальных предпочтений. Однако же какой-нибудь ученый, к примеру антрополог, тут же отметит: брак — это прежде всего и главным образом социальный институт, и всякое индивидуальное решение представляет собой еще и публичное заявление, адресованное более широкому сообществу; это заявка на занятие места внутри этого сообщества. Не посчитай абсурдом то, что я скажу, но твое заявление о вступлении в брак отчасти имеет отношение к твоей нынешней и будущей еврейской самоидентификации в обществе. И в нем отчетливо звучит: «да и нет» — вернее, «да, но нет».
Ю.Л. М-м…
Д.Д. И учти — хотя это тоже может показаться тебе не слишком приятным: твое «да, но нет» ничего нового в себе не несет. Выпуски газет полны брачными объявлениями, и если читать между строк, то столкнешься как раз с твоей проблемой. Может, даже какой-то «раввин» (особенно если ему заплатить) и примет участие в смешанной церемонии, о которой ты мечтаешь. Но важнее другое: а что произойдет после заключения брака? Я не раз слышал о том, что со временем жена-нееврейка начинает проявлять интерес к иудаизму — изучает иврит, убеждает семью посещать синагогу. Думаю, легко догадаться о реакции мужа…
Ю.Л. И какая же это реакция?
Д.Д. Она редко бывает положительной и колеблется от полного безразличия до откровенной враждебности, а иногда доходит и до ненависти, что вполне соответствует логике вещей. Для такого еврея не стоит вопрос «голова против сердца», о чем ты говорил. Этот человек и головой, и сердцем желал жену-нееврейку, хотел сделать публичное заявление, что такие браки заключаются в России. И вдруг она начинает все запутывать — примыкает к евреям, вместо того чтобы с ним вдвоем рушить привычные категории. Неудивительно, что он приходит в ярость!
Ю.Л. Я не понимаю, почему вы так настойчиво противопоставляете евреев и русских. У меня не создается такого впечатления! И если какие-то люди в Тмутаракани или Кондопоге так считают, то это их личное дело. Кроме того, и вы сами об этом упомянули, вряд ли можно говорить о каком-то противостоянии «еврейского» и «русского». Вы ведь сами сравнительно недавно приехали в Россию из Тбилиси. Насколько я знаю, грузинские евреи всегда чувствовали себя в Грузии комфортно, были «своими». И поверьте, мы тоже здесь не ощущаем себя другими. Лично я русский до мозга костей. И я чувствую общность с другими русскими — мы одинаково разговариваем, одинаково чувствуем… Мне это неловко говорить, но у меня, наверное, больше общего с образованным антисемитом из Саратова, чем, к примеру, с евреями из Израиля или даже с хасидами из Москвы, с их черными лапсердаками и длинными бородами. Не то что бы это меня радовало или огорчало — но что есть, то есть, и, конечно же, это не противоречит тому, о чем я говорил раньше: я вовсе не собираюсь отказываться от своего еврейства. Знаете одну из причин, почему я хотел бы сохранить в себе что-то еврейское? Просто русский почти поглотил во мне еврея.
Д.Д. Что ж, все это довольно расплывчатые понятия — «русский», «еврейский»… Ты полагаешь, что твоя манера думать и говорить сразу выдает в тебе русского. Возможно. Хотя если уж покопаться, то в твоей речи есть некоторые особенности; образованный лингвист сразу распознает ее если не как наверняка еврейскую, то, по крайней мере, как характерную для еврея, чьи предки родом откуда-нибудь с юга Украины. У тебя гласные чуть-чуть смягчаются по-южному: «опит», «бик». Да и ответить вопросом на вопрос ты не прочь, по старой еврейской традиции… Что же до твоего образа мышления… Если твое отношение к евреям такое же, как у антисемита из Саратова, то тут есть некоторый повод для беспокойства. Но я сомневаюсь, что это так. Ты — обыкновенный русский еврей; и, конечно, у тебя много общего с другими русскими, неевреями. Но дело не в этом. В еврейской истории случалось — хотя и нечасто, буквально несколько раз, — что евреи ничем не отличались от своих соседей. Носили такую же одежду, так же говорили и даже мыслили так же. Мне кажется, главное — это то, кем человек себя осознает или как он определяет свою «идентичность», если воспользоваться этим отвратительным современным словом. Кстати, это касается и тех, у кого гласные звучат вполне твердо. Такое осознание зависит не от одежды, манеры говорить или думать, а, опять же, от того, как он себя идентифицирует.