– Вы знали ее? – спросил кассир в бакалейном магазинчике, приподняв кустистые брови, как будто я могла поведать ему какую-нибудь историю о романе на троих.
– Нет, – ответила я, обиженная тем, что он мог как-то связать меня с ней. Ногти Тиффани выглядели глупо и безвкусно. Но, может быть, это я была глупой и безвкусной. Имела ли я право осуждать мертвую женщину? И кроме того, мы попались на обаяние одного и того же мужчины, или на деньги одного и того же мужчины, или в ловушку одного и того же мужчины.
– Интересно, что случилось с остальным ее телом, – произнес кассир.
– Что? – переспросила я.
– Они нашли только челюсть, – пояснил он, щелкая зубами.
У меня перед глазами вспыхнула картина: сосуды Тиффани, стоящие по бокам от камина. Теперь я знала, что находилось внутри.
Попасть в особняк оказалось на удивление просто, поскольку расследование перенесли на окружающий участок. Я просто позвонила в полицию и сказала, что мне нужно забрать оттуда кое-какие свои вещи. Я по одному перекатила сосуды через улицу в багажной тележке, посреди белого дня, пока на заднем дворе работали мини-экскаваторы.
Вскоре канопы молчаливыми караульными стояли в маленькой прихожей моей почти пустой квартиры в Квинсе. Крышка каждого сосуда была вырезана в виде головы какого-нибудь египетского бога. Шакал – настороженный и хитрый; бабуин – задумчивый, со сжатыми губами; сокол – свирепый и зоркий; и наконец, человеческая голова – с пухлыми щеками, прической как у «битлов» и выражением, которое словно говорило: «Погодите, что?» Мне представлялось, что такое выражение было на лице Тиффани непосредственно перед смертью.
– Привет, Тиффани, – говорила я, небрежно скидывая кроссовки рядом с ними и встряхивая зонтиком, так, что капли дождя щедро окропляли выпуклые бока сосудов. Я использовала канопы как вешалки, вешая куртки на их крышки-головы, подвешивая свитеры на острые уши шакала. Эти сосуды, вероятно, стоили миллионы, но мне было все равно.
Почему он не превратил ее в предмет декора, как остальных? Может быть, на тот момент еще не вдохновился подобными вещами. Может быть, еще оттачивал свое мастерство, искал свой стиль. Может быть, пытался выдубить ее кожу, снять с нее скальп или отполировать ее кости. Может быть, испортил «материал», или был слишком занят, или чем-то обеспокоен. Может быть, хотел сделать что-то в духе древних египтян и найти применения своим драгоценным канопам…
Он убил ее более чем за пять лет до того, как я познакомилась с ним. За все это время никто так и не заявил о ее пропаже.
…Джейк Джексон, самый загруженный телеведущий Америки, интервьюировал родителей Тиффани в специальном выпуске на Эй-би-си, который вышел сразу после шоу «Избранница». Тот же ведущий, управляющий той же аудиторией.
Я смотрела его после того, как он уже прошел в эфире, на своем компьютере, и мне было тошно. В прежние времена, до Эштона, я смотрела бы это в прямом эфире и наслаждалась бы. Я смотрела интервью, взятые в тюрьме у серийных убийц, смотрела, как преступник заносит руки над головой, воспроизводя момент убийства топором в передаче из серии «Настоящие преступления». Я смотрела и репортажи о реальных преступлениях: стрельба, открытая полицейскими, сцены домашнего насилия, попавшие на камеру. Я считала, что собираю свидетельства, но на самом деле просто была зевакой, как и все прочие.
Сейчас все было по-другому. Мой желудок бунтовал, но я должна была знать.
Дом, где выросла Тиффани, был крошечным, обитым бежевым сайдингом, и ему совершенно не соответствовал новенький синий «Кадиллак Эскалейд», припаркованный снаружи. Внутри дома на стенах и обивке мебели пестрели цветочные орнаменты, похожие на какие-то инопланетные виды. Родители Тиффани сидели бок о бок на потертом диване, который проседал так сильно, что они вынуждены были прислониться друг к другу плечами. Лица у них были озадаченными, непонимающими, как будто этих людей много лет назад похитили пришельцы и только-только вернули на землю. Джейк Джексон из-за пластических операций сам был похож на пришельца – словно кукла, на лицо которой натянули пластиковую маску.
– Она всегда улыбалась, – сказал отец Тиффани. Это было неправдой. Фотографии Тиффани висели по всему дому, и на них она в основном хмурилась, наподобие дерзкой фотомодели. Но здесь не было селфи с губами «уточкой», не было среднего пальца, не было медузьей позы на капоте. Была просто Тиффани, милая школьница с двумя «хвостиками» и в розовой футболке. Была Тиффани рождественским утром, в красной шелковой пижаме и при полном макияже, с кружкой, на которой было написано «Лучше поздно, чем уродливо».