– Ей никогда не везло с мужчинами, – сказал отец, качая головой. – А это, можно сказать, было везение, которое хуже любого невезения.
– Эта борода была странной, – произнесла мать, – но мы смирились с этим. Эксцентричность – это издержки профессии, не так ли?
– И что же это была за профессия? – спросил Джейк Джексон.
– Гений, – ответил отец.
– Честно говоря, – сказала мать, – мы думали, что он для нее был слишком хорош.
– Но он и хорошо вел себя с ней, – добавил отец. – Никогда не поднимал на нее руку. – Джейк Джексон нахмурил брови, и тот добавил: – Ну, до того, как… А потом, конечно, узнать об этом… – Он неопределенно повел рукой, как будто это цветастые обои убили его дочь.
– Была ли это настоящая любовь? – спросил Джейк Джексон.
– Она любила красивые вещи, – ответила мать. – Фирменные сумки и все такое.
– Она любила деньги, – сказал Джейк Джексон. Мать смотрела в пространство, ничего не отвечая, и он продолжил: – Люди не могут не гадать, каким образом она могла быть мертва вот уже пять лет и этого никто не заметил.
– Мы были потрясены так же, как все остальные, – произнес отец. – Мы думали, что она сбежала.
– Это похоже на нее – бежать прочь от всего хорошего, – подтвердила мать. – Например, не прийти на выпускной вечер в школе или бросить колледж, чтобы стать официанткой. – Она сделала паузу и прошептала: – В «Хутерс». Мы говорили ей, мы ей говорили, что в таком месте можно подцепить что угодно. Мы думали, что расставание с Эштоном было плохой идеей, ведь это означало, что ей придется вернуться на эту позорную работу.
– Мы беседовали с полицией, – сказал отец. – И Эштон тоже. Мы все пришли к мнению, что она покинула город. Эштон был безутешен. Показал нам сообщение, которое она написала ему, – о том, что он был слишком хорош для нее, и теперь она хочет начать все заново в каком-нибудь другом месте. Эштон сказал, что потратил тысячи на частного детектива, пытаясь найти ее.
– «Миллионы», – прошептала мать. – Так сказал Эштон.
– Но он этого не сделал, – сказал Джейк Джексон. – Он лгал. Теперь мы знаем это.
– Да, но у нас по-прежнему есть машина! – ни с того ни с сего воскликнул отец, выпрямляясь, так, что мать слегка подскочила на диване.
– Машина? – спросил Джейк Джексон.
– Он отдал нам «Эскалейд», – сказал отец, вскидывая руки. – Чего вы от нас хотите? Мы были злы на нее! Откуда нам было знать?
– Знаете, что сказал нам Эштон? – спросила мать. – Он сказал, что, если что-то любишь, нужно это отпустить.
Если выставлять их в лучшем свете, они были убитыми горем, потрясением и чувством вины родителями, которые разрывались между двумя Тиффани – той, которая была мертва, и той, которая, как они думали, бросила их и не прислала ни единой весточки.
Будучи выставлены в худшем свете, они были полными идиотами.
Я выключила интервью и вышла в прихожую. Сняла свитеры с голов сосудов Тиффани. Заглянула в каждую пару этих почти трехтысячелетних черных глаз – и увидела за ними взгляд дерзкой сущности Тиффани.
Я вытащила в прихожую стул и села, уперев ноги в противоположную стену. Потом закатала штаны до колен, чтобы расположиться с комфортом.
Я рассказала Тиффани о том, что услышала от ее родителей.
Тиффани заговорили со мной. Они говорили не шевелясь.
«Ну и ублюдки, – сказала Человекобог Тиффани. – Эштон был большим надутым говнюком».
«С маленьким членом», – добавила Сокол Тиффани.
«Чем больше говнюк, тем меньше член», – согласилась Человекобог Тиффани.
«Да, – проклекотала Сокол Тиффани, – я бы с удовольствием склевала этот его мелкий клювик».
«Невелика закуска, – фыркнула Человекобог Тиффани. – Тебе не хватило бы даже до ужина».
Шакал Тиффани с вечно настороженными ушами ничего не сказала; она только смеялась и смеялась.
Бабуин Тиффани молчала с минуту, потом произнесла, почти глубокомысленно: «Мои родители предпочли бы, чтобы меня убил этот в кувычках гений, чем чтобы я работала в том, в кувычках, Хутерс».
– Кавычках, – поправила я.
«Круто, спасибо, – сказала Бабуин Тиффани. – Это будет очень полезное знание для моей чертовой жизни в этом кувшине».
«Посмеемся над ними, – предложила Человекобог Тиффани (Шакал Тиффани и без того смеялась), – потому что я бросила работу в “Хутерс”, чтобы работать в том, в кавычках, джентльменском клубе, где и встретила этого психа».
«Вот какого высокого они обо мне мнения, – сказала Бабуин Тиффани, следуя своей собственной линии размышлений. – Зато у них остался “Эскалейд”, мать его так».