Деятельность Лувра имела влияние на развитие музейного дела Европы в целом. Как подчеркивают историки, Франция рассматривала музейное строительство в качестве государственной программы, что способствовало появлению, вслед за Лувром, целой сети публичных музеев. Это касалось и других частей империи. По образцу Лувра в Италии были созданы Галерея Брера (Pinacoteca di Brera) в Милане и Музей Академии в Венеции (Gallerie dell’Accademia). Даже в тех случаях, когда публичные музеи возникали в качестве превентивной меры против наполеоновских реквизиций, как, например, Рейксмузее в Амстердаме (Rijksmuseum) или Прадо в Мадриде (Museo National del Prado), они также следовали опыту и примеру Лувра. В наполеоновской Франции впервые в европейской истории были разработаны планы межмузейного обмена произведениями искусств на национальном и межнациональном уровне, большинству из которых, впрочем, так и не суждено было осуществиться. Известно, например, что для усиления коллекции, созданной по инициативе Наполеона, миланской Галерее Брера Денон направил из Лувра несколько весьма ценных живописных работ.
Луи Беро (Louis Beroud), 1852–1930
Копиисты в Лувре. Холст, масло. 1909
Луис Жименес Аранда (Luis Jimenez Aranda), 1845–1928
В Музее Капитолия. Холст, масло. 1876
В эпоху Реставрации (1814–1830) Франция была вынуждена вернуть значительную часть захваченных произведений прежним владельцам. Искусствоведы обращают внимание, что папы и принцы, которые получили назад свои картины, после экспонирования в Лувре стали видеть их по-новому.
В европейском обществе того времени высказывались различные суждения по вопросу реституции (от лат. restitution – восстановление, возвращение прежних прав) художественных ценностей. Впрочем, самого юридического понятия такого рода в те времена не существовало. Анри Бейль (Marie-Henri Beyle, 1783–1842), будущий знаменитый писатель Стендаль (Stenhal), который в качестве государственного аудитора осуществлял вместе с Деноном инвентаризацию коллекций Лувра, настаивал на нелегитимности требований возврата произведений, так как их изъятие в большинстве случаев оформлялось специальными соглашениями. Речь идет, например, о Толентинском мирном договоре от 17 февраля 1797 г., обязавшем папу Пия IV передать Франции в качестве контрибуции 100 картин и 73 статуи из коллекции Ватикана. В то же время герцог Веллингтон (Duke Wellington, 1769–1852) активно настаивал на возврате произведений, как полагают, надеясь «перехватить» в ходе этой акции что-нибудь особенно ценное для Британского музея. Чрезвычайно жестко повела себя в этой ситуации Пруссия, направившая в Лувр солдат, угрожавших арестовать Денона, если им не вернут изъятые ценности.
В качестве национального музея Лувр должен был держать ответ за все реквизиции Наполеона, в том числе и частного порядка. Известно, например, что картины, подаренные Наполеоном Жозефине Богарне (Joséphine de Beauharnais, 1763–1814) и находившиеся в замке Мальмезон (Chateau de Malmaison), так и остались в ее владении и позднее были проданы русскому императору Александру I (1777–1825).
«Плохая память» Денона, еще несколько месяцев исполнявшего свои обязанности после падения Наполеона, позволила Лувру сохранить у себя ряд выдающихся произведений. Однако 3 октября 1815 г. барон получил вежливую, но формальную благодарность Людовика XVIII, по сути означавшую его отставку. Говорят, что некоторые из бывших противников Денона оказались куда более благородны в признании профессиональных заслуг первого директора Лувра.
Джузеппе Кастильоне (Giuseppe Castiglione) 1829–1908
Лувр. Публика в Салоне Каре. Холст, масло. 1861
Многие французы были недовольны «разорением» своего национального музея. Удивительно, но и англичане, посещавшие Париж, особенно художники, например Томас Лоуренс (Thomas Lawrence, 1769–1830), также возражали против раздробления коллекции, мотивируя это тем, что Лувр находится в центре континента и доступен для обозрения всеми европейцами. «Здесь все открыто взору посетителя с невиданной где-либо еще доступностью», – подчеркивал он (31).
В начале XIX в. в западноевропейской культуре наблюдается перелом в понимании общественной роли человека. Как фигурально выразился на сей счет Фуко, новое время создало человека. От сознательного и заинтересованного участия каждого зависели в то время общественный прогресс и развитие экономики капитализма. С этих позиций создание Лувра, как и других публичных музеев, видится уже как целенаправленная государственная стратегия по формированию полезного человеческого ресурса.