Попробуйте сделать это. Одним из мощных голосов, прозвучавших в ходе сопротивления апартеиду в Южной Африке, является Атол Фугард, наиболее известный своей пьесой "Мастер Гарольд... и мальчики" (1982). Создавая эту пьесу, Фугард обращается к сами-знаете-кому. Первым делом он обращается к одной из трагедий, скажем, к "Отелло", где речь уже идет о расе. Но вместо этого он обращается к историческим пьесам, к "Генриху IV", часть II, к истории молодого человека, который должен повзрослеть. По Шекспиру, принц Хэл должен оставить в прошлом свои тусовочные похождения, прекратить гулянки с Фальстафом и стать Генрихом, королем, который в "Генрихе V" способен повести за собой армию и вдохновить на страсти, которые позволят англичанам одержать победу при Азенкуре. Другими словами, он должен научиться носить мантию взрослой ответственности. В современной переработке Фугара Генрих - это Гарольд, а Хэлли - чернокожий приятель, с которым он бездельничает и играет. Как и его знаменитый предшественник, Хэлли должен вырасти и стать мастером Гарольдом, достойным преемником своего отца в семейном бизнесе. Но что значит стать достойным преемником в недостойном предприятии? Вот в чем вопрос Фугарда. Мантия Гарольда - это не только взрослая ответственность, но и расизм, и бессердечное пренебрежение, и он учится носить ее хорошо. Как и следовало ожидать, "Генрих IV, часть II" дает возможность оценить рост Гарольда, который на самом деле является своего рода регрессией к самым отвратительным человеческим порывам. В то же время "Мастер Гарольд" заставляет нас пересмотреть представления о праве и правах, которые мы считаем само собой разумеющимися при просмотре шекспировского оригинала, понятия о привилегиях и благородстве, представления о власти и наследовании, представления о принятом поведении и даже о взрослой жизни как таковой. Является ли признаком взросления то, что человек становится способен, как Гарольд, плюнуть в лицо другу? Думаю, нет. Фугард, конечно, напоминает нам, даже если не говорит об этом прямо, что повзрослевший король Генрих должен в "Генрихе V" повесить своего старого друга Фальстафа. Приводят ли ценности, утверждаемые Шекспиром, непосредственно к ужасам апартеида? Для Фугара - да, и его пьеса заставляет нас пересмотреть эти ценности и пьесу, которая их содержит.
Это то, что писатели могут делать с Шекспиром. Конечно, они могут делать это и с другими писателями, и они делают это, хотя и несколько реже. Почему? Вы знаете, почему. Истории великолепны, персонажи убедительны, язык сказочен. И мы его знаем. Вы можете сослаться на Фулка Гревилла, но вам придется делать собственные сноски.
Что же ждет читателей? Как следует из примера Фугара, когда мы осознаем взаимосвязь между этими драмами, мы становимся партнерами нового драматурга в создании смысла. Фугард полагается на наше понимание шекспировского текста при создании своей пьесы, и эта опора позволяет ему сказать больше, используя меньшее количество прямых высказываний. Я часто говорю своим студентам, что чтение - это деятельность воображения, и воображение, о котором идет речь, принадлежит не только писателю. Более того, наше понимание обоих произведений становится богаче и глубже, когда мы слышим этот диалог; мы видим последствия для нового произведения и в то же время меняем, хотя бы немного, свое представление о предыдущем. А писатель, которого мы знаем лучше, чем любого другого, язык и пьесы которого мы "знаем", даже если не читали его, - это Шекспир.
Так что если вы читаете произведение, и что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, вы знаете, откуда это.
Остальное, дорогие друзья, - молчание.
...Или Библия
Соедините эти точки: сад, змей, язвы, потоп, разделение вод, хлебы, рыбы, сорок дней, предательство, отречение, рабство и побег, откормленные тельцы, молоко и мед. Читали ли вы когда-нибудь книгу, в которой было бы все это?
Угадайте, что? И ваши писатели тоже. Поэты. Драматурги. Сценаристы. Персонаж Сэмюэля Л. Джексона в "Криминальном чтиве" между всеми ругательствами (или одним ругательством столько раз) представляет собой Везувий библейского языка, один сплошной всплеск апокалиптической риторики и образности. Его лингвистическое поведение наводит на мысль, что в какой-то момент Квентин Тарантино, сценарист и режиссер, был в контакте с Доброй Книгой, несмотря на всю свою сквернословие. Почему фильм о Джеймсе Дине называется "К востоку от Эдема"? Потому что автор романа, по которому снят фильм, Джон Стейнбек, знал свою Книгу Бытия. Как мы увидим, оказаться к востоку от Эдема - значит оказаться в падшем мире, который является единственным известным нам видом и, конечно же, единственным видом, который может быть в фильме Джеймса Дина.