— Ты не видел косынки в горошек? — Кати, глядя на меня, сконфуженно мигала.
— Видел. Собственными глазами.
— Где?
— На площади Сена. Два мильтона тащили ее в отделение.
— Перестань паясничать! Мне нужна косынка. Сейчас придут Жужа Гал и Мацо Шипош.
— Как нельзя более кстати. Дамы будут иметь удовольствие присутствовать при чудесном спектакле.
Кати тяжело вздохнула и повалилась на тахту.
■
К шести часам, когда явился родитель, мама дошла уже до второй стадии истерики.
Папа сразу почувствовал, что пахнет порохом, и самым задушевным голосом спросил, какие новости и что делаем мы, его отпрыски.
Мама, как водится, не ответила.
На все папины вопросы она предпочитала выкрикивать, что уже седьмой час.
Наконец папа сообразил. Он до последней минуты работал, и Зойоми у него просто вылетели из головы; ничего страшного, сейчас он им позвонит, извинится и скажет, что сегодня они с мамой не придут. Он устал, как собака, и вообще лучше к ним не ходить.
— Почему? — спросила мама.
Мы с Кати прислушивались к маминому голосу. У Кати даже округлились глаза. Но я лишь махнул рукой: спокойно! Матч еще не окончен.
Папа ответил что-то вроде того, будто у директора рыльце в пушку и скоро выяснится, кто его друзья.
Такое странное заявление мама оставила без ответа, лишь заметила, что как раз из-за этого она целый день волновалась.
Потом прошла в свою комнату и захлопнула дверь.
Папа позвонил Зойоми, сказал, что они не придут, и пошел к маме.
Там начался следующий раунд — папа рассказывал, как ему удалось найти сверхурочную работу.
— В Уйпеште? — спросила мама.
Тут папа обиделся. У мамы только и дела, что «шпионить» за ним и ставить его в неловкое положение. И опять, неизвестно откуда, на свет вылезли новые туфли.
— Я ни на что не имею права. Я отнесу их назад, раз тебе так хочется! — крикнула мама, и что-то грохнуло об пол два раза.
— Ты всегда передергиваешь! Дело не в туфлях... хотя сейчас конец месяца... Могла бы и подождать... Я хочу одного: немного покоя!
— Вот как! А мне, по-твоему, не нужен покой? Скажи, Шандор, неужели я все должна терпеть? Ведь от тебя разит на весь дом...
- Что ты сказала? Чем разит?
- Чужими духами... Ты весь пропитался ими! - крикнула мама.
- Нет, с меня хватит! Противно возвращаться домой! Если б не дети...
- Пожалуйста! Можешь уйти!
Дважды хлопнули двери, возвестив, что мама вихрем пронеслась по квартире и вылетела в кухню плакать.
На Кати я не смотрел: она страшно боится, чтобы кто-нибудь из них действительно не ушел.
Когда я наконец решился заговорить, голос у меня был совершенно хриплый:
- Не волнуйся! Он не посмеет уйти.
Кати с сомнением всматривалась в мое лицо, и я чувствовал себя довольно мерзко.
- Говорят тебе, что он не уйдет,- значит, не уйдет. Не посмеет уйти. Да и мама этого вовсе не хочет.
По правде сказать, опасаться особенно было нечего. Сегодня они поругались, завтра он принесет ей цветы, а нам кучу подарков. И мама вовсе не хочет, чтоб он уходил, но вот заведется и твердит: «Уходи!» - будто бес в нее вселился. Но тон у нее такой, словно она угрожает: вот уйдешь - и все мы погибнем. И папа это прекрасно знает. Пусть он резкий, несдержанный, но он и не думает нас бросать.
Пока они ссорятся, мы с Кати беспокойно считаем часы. Кати мнет носовой платок, и у нее дрожат губы. Она боится еще больше, чем я, что какая-нибудь их перепалка кончится разрывом и мы ничего не сможем предотвратить. Сколько раз мы старались их примирить - не получалось. Мне очень жалко маму: утром она уходит чуть не в слезах, потому что до вечера мы остаемся одни. О времени она вовсе не думает, папу провожает до угла, долго-долго прощается, оправляет отвороты пиджака, быстро, украдкой целует. Он нетерпеливо поглядывает то на уличные часы, то на трамвай, а она топчется вокруг него и все не отпускает - как будто отдает взаймы...
Кати не на шутку расстроилась, и мне от этого тоже было не по себе. Она сидела на тахте, подавшись вперед, и из глаз ее ручьем катились слезы.
Мне захотелось погладить ее по голове, но она вдруг вскочила и, ревя белугой, выпалила:
- Это я надушила папин пиджак!
- Идиотка! - сказал я со злостью, хотя вовсе не был на нее зол. Вот из-за какой смехотворной ерунды у нас начинаются скандалы.
Кати с покаянным видом вытирала слезы.
Тут послышались торопливые шаги, и вошел папа. Он был в пиджаке - значит, собрался уходить - и смущенно покашливал.
- Здравствуйте! - сказал он, стараясь на нас не смотреть.- Пойду пройдусь по свежему воздуху. У мамочки болит голова...