– Что, братец, не ожидал? – сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. – А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и ёкнет. Ведь ёкнуло, а, Андрюша?
Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под неё обе ладони и покусывая влажный язык.
В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.
– Айн, цвай, драй, – прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.
Ничего не произошло.
Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.
– Извиняюсь. – Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. – Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, всё будет о'кей. – Он вознёс Печать над собой и опять зажмурился.
И снова никакого эффекта.
– Так-так, – нахмурилась двугорбая ведьма. – Кто-то из нас неправ. – Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.
– Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!
– Говоришь, не знаешь? – Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался всё туже и туже. —
– А кто знает?
– Я знаю, – ответил со стула кот. Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.
– Это только для нас 12 часов, – спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, – а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. – Он победно оглядел публику. – С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.
Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.
– Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путём. – Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человека– вешалку. Тот отбил плевок костылём. – За наши деньги нас самих же и подставляет! – Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: – Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. – Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.
– Вы сказали, какая разница? – громом прозвучало от двери.
На пороге стоял – кто бы вы думали стоял на пороге? – ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого весёлого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в тёмных Генкиных волосах про– седь сражалась с пролысью. А так – такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далёкого детства.
– Генка! – хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.
– Андрюха! – громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.
Они бросились друг другу в объятия, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.
Когда пыл и жар поутихли, кроме них двоих и кота, в кабинете больше не было никого. Только столбики ядовитой пыли да грязный шарф на полу – всё, что осталось от ведьмы и ее помощников-душегубов.
Они сидели в директорском кабинете и пили кофе. За окнами золотел рассвет. Две пустые бутылки из-под армянского конька печально стояли на подоконнике и медленно наполнялись утром. Обо всем уже было переговорено, вспомнено о близких и дальних, когда в дверь легонечко постучали.
– Можно?
– Входи, дружок.
Это был кот Базильо. Выглядел он по-джентльменски строго. В чёрной паре, в белоснежной сорочке с бабочкой, в чёрных остроносых туфлях. В одной лапе он держал розу, а в другой – Андрей Т. даже прослезился от радости! – в другой был его приёмник, Спидлец, Спидолочка, Спидолага, родной, живой, невредимый. Не считая, конечно, дырки от лазерного оружия, да и та уже почти зажила.
– Это вам от меня. – Кот отвесил скромный поклон и протянул Андрею Т. розу. – А это, – он поставил на стол «Спидолу», – это от Кати, девочки– людоедки, просила вам передать.
– У неё-то он откуда? – удивлённо спросил его Андрей Т.
– От Буратино. У них теперь… – Кот помялся и хохотнул в усы. – В общем, дружба. А «Спидолу» он поменял на книжку «Хочу быть дворником» у одного чертёнка.
– Выпить хочешь? – предложил Абрикос, потряхивая початой бутылкой.
– Не откажусь. – Кот важно погладил бороду и застенчиво улыбнулся.
Абрикос разлил всем по рюмкам и сказал, похлопывая Андрея Т. по плечу:
– Предлагаю выпить за твоего спасителя. Если бы не наш дорогой Базильо, если бы не его ум и смекалка, сидеть бы тебе сейчас у морской царевны на дне морском, играть бы ей слезливые песенки, а не пить здесь с нами коньяк.
– Вы уж скажете, – смущённо ответил кот. Было видно, что он доволен, а смущается только из скромности. – И не сделал я ничего особенного. Ну, позвонил вам в аэропорт, чтобы срочно ехали. Ну, ещё кое-что, по мелочи…
– Скромность красит человека, а не кота. Пьем за доблесть, – остановил его Абрикос.
Они чокнулись. Кот махом выдул коньяк и занюхал его хвостом. Андрей Т. закусил конфетой. Абрикос вообще не закусывал, а только облизнул губы.
С полминуты они молчали, прислушиваясь, как укладывается на дно желудков коньяк. Убедившись, что всё нормально, Абрикос спросил у кота:
– Вот скажи нам, Базильо, ты мудрый, ты должен знать. Что на свете самое главное?
– Главное – оставаться человеком и умницей, – не задумываясь ответил кот.
– Вот и я ему то же самое говорю. – Горлышком коньячной бутылки Абрикос показывал на Андрея Т. – Но не всё ли равно, где им оставаться, в смысле – человеком и умницей? Я ему предлагаю, пусть временно поживёт у нас, условия я ему обеспечу, а он, пьяная образина, рвётся в последний бой. Он их, мол, породил, ему их, гадов, и убивать. Жил на свете рыцарь бедный… – Абрикос хмыкнул и плеснул коньяка по рюмкам.
– Вот ты, Базильо, ты же старый боец, объясни ему, неверующему Фоме. С этой нечистью разве можно драться?
Кот грустно посмотрел на директора, потом, внимательно, на Андрея Т.:
– Я вам не говорил, а теперь скажу. Мы с вашим Мурзилой родные братья. Я по паспорту – Мурзила-VI-б, только нас разлучили в детстве. А Базильо – это мой псевдоним. Я уже передал брату, чтобы готовил кошачью армию. Так что, когда будете выступать, скажите, коты помогут.
– И ты, Базильо… – Абрикос мотнул головой. Потом вздохнул, взял рюмку и произнёс: – Ну что ж, тогда за победу!
Молчавший до того Спиха задрожал вдруг весёлой дрожью и голосом, знакомым и твердым, ударил победный марш.
Санкт-Петербург 10 июня 1999 года