Вину за этот инцидент целиком и полностью возложили на Гортензию, которая в глазах парижского общества была распутной женщиной и виновницей скандала.
Сплетни о ней разошлись настолько быстро, что графиня де Суассон Олимпия Манчини сочла необходимым взять свою сестру на аудиенцию к королю, где попыталась внести ясность в это дело. Смеясь, она представила Гортензию Людовику XIV.
– Сир, я доставила эту преступницу, эту злую женщину, о которой говорят так много плохого!
Гортензия склонилась в глубоком реверансе, но, к сожалению, король смотрел на нее ледяным взглядом.
– Из всего сказанного я не верю ни одному слову. – Но это было произнесено таким тоном, который давал ясно понять, что герцогиня Мазарини не пользовалась благосклонностью короля.
Гортензия это сразу почувствовала и ощутила дыхание коснувшейся ее немилости.
К тому же она хорошо знала, что в настоящий момент ее муж, благодаря «Таинству причастия», пользовался полным доверием парламента и что может быть принято решение о заключении ее в монастырь и на многие годы. Положение было действительно нерадостным.
Она позвала на помощь преданного друга де Роана, который сразу же явился, однако не стал скрывать, что она поставила себя в неблагоприятное положение. Затем он принялся размышлять. Через некоторое время молодая женщина перестала нервно теребить кружева своего платья и неуверенно посмотрела на своего теперешнего любовника.
– У меня возникла идея, – сказала она.
– Какая?
– Я могла бы совершить побег и покинуть Францию на некоторое время. Я охотно отправилась бы к сестре в Италию. Она и ее муж коннетабль Колонна, в конце концов очень влиятельны в Риме и там мой дядя, кардинал Манчини, мог бы быть на моей стороне против тех, кто хочет силой упрятать меня в монастырь.
– Вы не боитесь, что после этого вас осудят еще больше? Женщина, бросившая свой дом и детей на произвол судьбы… Я не думаю, что вы возьмете их с собой.
– Определенно нет. Под присмотром гувернантки им будет здесь лучше. Там бы я могла переждать, пока положение не улучшится… пока король не вспомнит, что мой муж душевнобольной. Вы слышали о его последней выходке? Он вообразил, что он тюльпан, влез в большой горшок для цветов и потребовал от слуги полить его водой…
Маркиз разразился смехом и, склонившись перед прекрасной герцогиней, покрыл ее руки поцелуями.
– Вы прекрасны, Гортензия. Как можно вам противиться? Никого не удивляет, что мужчины теряют разум из-за вас. Ваш муж любит вас, это, несомненно, большое для него несчастье.
– Для вас это тоже несчастье? – Не без горечи парировала Гортензия и вырвала у него свои руки. – Это еще одна причина для моего отъезда. Я причиняю всем только горе. Я решилась на этот шаг, но все должно остаться в тайне. Могу я надеяться на вашу помощь?
– Разве я когда-нибудь вам в чем-нибудь отказывал? Я буду охранять вас, любимая Гортензия. Отправляйтесь в Рим, если вы хотите, но предоставьте мне позаботиться обо всех деталях. Я дам вам лучших своих людей. Так вы будете больше думать обо мне. И как только духи успокоятся, я последую туда за вами.
Очаровательная улыбка озарила лик молодой женщины.
– Таким я вас люблю, мой шевалье. Я полностью отдаю себя в ваши руки.
Бегство Гортензии было продумано до мелочей шевалье и Филиппом Манчини, всегда готовым помочь своей любимой сестре. Один из сопровождавших Пармийак подготовил лишь одну остановку, а герцог лично снарядил удобную карету и предоставил деньги. Роан отдал Гортензии своих верных слуг – Нарцисса и своего конюха, молодого Курбвиля, парня двадцати лет, который был особенно смышлен и к которому он питал полное доверие. Было решено не посвящать в это дело сестер Гортензии – Олимпию и Марию-Анну, считая их не очень надежными.
13 июня должен был состояться побег. На этот вечер Гортензия вместе с Олимпией получила приглашение на ужин в Сен-Жермен. Конечно, она там не появилась. Олимпия забеспокоилась, не увидев сестры и повернула обратно в Париж. Но по пути она встретила своего брата Филиппа, ехавшего навстречу.
– Где Гортензия? – спросила графиня де Суассон.
– Вы ее не встретили?
– Нет.
– Она поехала другой дорогой, – спокойно ответил Филипп. – Я видел, как она свернула передо мной.