Руководителям местных отделений предписывалось внимательно следить за «направлением» издания, избирательно подходить к «решению этого вопроса», учитывая характер того или иного органа печати. Процесс высвобождения от ига превентивной цензуры растянулся на несколько лет — вплоть до 1990 г., причем, согласно предписанию Главлита, местным цензурным органам предоставлялось право самим «решать вопросы об освобождения от предварительного контроля или возвращении на контроль освобожденных ранее местных периодических изданий, отдельных передач радио и телевидения, если это будет признано необходимым». Действовала испытанная веками политика «кнута и пряника»: в любую минуту, как только редакция шла на риск и переходила дозволенную планку гласности, превентивная цензура тотчас же могла быть возвращена. Действия цензуры в этом, как и во многих других случаях, с трудом поддаются логическому объяснению.
В 1987 г. ряд незначительных послаблений сделан в «Перечне сведений, запрещенных к опубликованию». В июне вышел особый глав-литовский циркуляр, не нуждающийся в комментариях, но звучащий вполне кафкиански: «Разрешается публиковать сведения об объеме выпускаемой в дни коммунистических субботников продукции гражданского назначения». Позволялось, наконец, слегка приоткрыть завесу тайны над событиями войны в Афганистане: «Разрешается публиковать сведения о действиях ограниченного контингента советских войск на территории Демократической Республики Афганистан: об отдельных случаях ранения и героической гибели советских военнослужащих при выполнении ими боевых заданий и о фактах награждений советских воинов за боевые подвиги, героизм и мужество, проявленные при проведении боевых действий, оказании интернациональной помощи ДРА, об увековечении памяти погибших (без указания их численности)»[361].
Ослабив несколько политико-идеологические вожжи, цензура судорожно цеплялась за последнее свое прибежище — охрану так называемых «государственных, военных и экономических тайн». Однако — и в этом тоже признак времени — Главлит иногда вынужден был одергивать чересчур ретивых и бдительных цензоров, не уловивших «требований момента». Так, например, в протоколе «Перечневой комиссии Главлита» зафиксированы такие анекдотические случаи «необоснованных цензорских вмешательств»: «Цензор т. Тюрин снял подчеркнутое в следующем тексте: “Лена чуть-чуть не изменила своему мужу — благополучному штабисту-военному” (а гражданскому лицу, значит, можно? — А. />.). Из стихотворения “Подводной лодке в Невском устье привычны истины морей”. “Сторожевой — город юности. Две трети его жителей — двадцатилетние”»[362].
В последнем варианте «Перечня сведений, запрещенных к опубликованию», тем не менее, и в 1987 г. остались по-прежнему такие, например, пункты: «Запрещено публиковать, в том числе в художественных произведениях: 1. О численности населения, начиная с 1947 г. — по городу с населением менее 50 тысяч человек. 2. О деятельности органов госбезопасности и советских разведывательных органах. 3. Сводные абсолютные данные о преступности, судимости по району, городу и выше. 4. О местах ссылки, дислокации тюрем и колоний. 5. О применении труда лиц, лишенных свободы, на предприятиях, стройках и других объектах. 6. О повлекших за собой человеческие жертвы катастрофах, крупных авариях и пожарах. 7. Маршруты поездок, остановки, места выступлений и пребываний членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС», и т. п.[363].
В августе 1987 г. уже упоминавшийся не раз начальник Леноблгор-лита Л. Н. Царев сигнализировал в Москву о том, что «органы цензуры строго руководствуются указаниями ЦК КПСС о невмешательстве в политико-идеологическое содержание публикуемых материалов и по Ленинградскому управлению таких вмешательств в 1987 г. нет». Одновременно он жалуется на то, что «некоторые авторы и работники информации, не всегда правильно понимая вопросы расширения демократии, гласности, пытаются иногда “пробить” публикацию материалов, подпадающие под ограничения “Перечня”», сетует на то, что редакторы и авторы стали своевольничать, игнорировать требования цензуры. В качестве примера он приводит историю публикации в «Неве» главы из книги Виктора Конецкого «Ледовые брызги» и отдельного издания ее в «Советском писателе». «К сожалению, — сообщает он, — есть редакторы, которые огрехи в собственной работе, любые задержки в производстве книги стараются списать на цензуру. Недовольство авторов, писательской общественности такие редакторы стараются перенести на отношения с сотрудниками цензуры. Мы ведь прекрасно понимаем, что в случае громкого конфликта “общественное мнение” заведомо будет настроено против цензуры, “как антидемократического института”. Уже 31 августа, выступая на встрече с читателями, Конецкий заявил, что история советского флота не может быть написана, пока существует цензура. И в качестве примера привел свою книгу “Ледовые брызги”, которая, как ему сообщил редактор, “арестована” цензурой в связи с тем, что в ней помещена карта Северного морского пути, известная каждому второкласснику». Руководитель управления демагогически пытается, с одной стороны, взвалить вину за пропуск «закрытых сведений» на редакторов, а с другой — доказать необходимость собственного существования: «Знание редакторами хотя бы основных положений Перечня помогло б избежать в 1986–1987 гг. более 100 цензорских вмешательств в Лениздате, 50 — в “Советском писателе”, 7 — в “Детской литературе”. 9 — в “Науке”. Одним словом, более 170 раз могли быть обнародованы сведения ограниченного распространения, составляющие предмет служебной или государственной тайны»[364]. Но парадокс заключался в том, что сам этот пресловутый «Перечень» составлял всегда тайное тайных, хранился под грифом «Совершенно секретно» и никогда не предоставлялся в распоряжение редакторов. Остается полнейшей загадкой: как они могли избежать «нарушений», не зная, что же именно объявлено в них тайной? А тайной могло быть объявлено всё что угодно: от вывоза на экспорт груздей (был и такой запрет) из Псковской области до «морально-политической подготовки олимпийцев»…