Часто говорится о цензуре издательств, редакций периодических изданий и других каналов коммуникации, проводящих ту или иную политику, цензуре общественного мнения, осуждающего определенные тексты из моральных или так называемых «политкорректных» соображений, «библиотечной», «книготорговой» «педагогической» и т. д. Упоминается также «родительская» цензура — запрещение ребенку читать определенные книги или смотреть те или иные «опасные» передачи по телевидению. В качестве одной из самых экзотических можно назвать «семейную» цензуру, осуществляемую наследниками, запрещающими публикацию тех или иных текстов, преимущественно эпистолярного характера. Порою они апеллирует к властям, требуя защитить «доброе имя» писателя. Наиболее красноречивый пример — письмо сестры поэта, Л. В. Маяковской, к М. А. Суслову с требованием запретить том «Литературного наследства» «Новое о Маяковском», вышедший в 1958 г. и содержавший переписку поэта с Лилей Брик. По ее словам, составители тома, вместо «широкой пропаганды идей и творчества Маяковского, которое и сегодня служит народу и строительству коммунистической жизни, занимаются выискиванием фактов, порочащих и снижающих его». Отдел пропаганды ЦК КПСС согласился с ней: «Содержание тома вызвало возмущение советской общественности… чувство протеста у читателей, любящих Маяковского как великого поэта революции», а «…буржуазная пресса использует эту книгу в целях антисоветской пропаганды…»[379]. В результате начался разгром Музея Маяковского, выход 2-го тома «Литературного наследства», посвященного поэту, был запрещен.
Иногда наследники налагают вето на публикацию произведений, причем на весьма значительное время, хуже, когда сами, до сдачи в государственные архивы, уничтожают «неудобные» документы или даже исправляют их, вычеркивая в письмах и дневниках те или иные имена, события, факты и т. п. Бывали и случаи, когда жены запрещали своим мужьям публиковать стихи, посвященные другим дамам[380]. Таким образом, запрет может исходить не от начальства, а от той микросреды, в которой живет пишущий, — от участников дружеского круга или даже семьи.
Число способов давления на печатное и иное публикуемое слово можно увеличить во много раз. В силу многолетней традиции, в силу того, что цензура играла зловещую роль в истории человечества, это слово почти всегда вызывало отрицательный рефлекс. Оно, между прочим, зачастую оказывается удобным, когда требуется скомпрометировать своего политического противника в глазах публики. Тем не менее, как ни странным это покажется на первый взгляд, в нашей стране и в наше время оно неожиданно приобрело положительную семантическую окраску. Социологический опрос, проведенный в 2001 г., показал, что 57 % населения полагало целесообразным введение официальной цензуры. Через три года число сторонников возросло: уже свыше 70 % (!) опрошенных считало, что необходимо вернуться к прежней советской практике и ратовало за те или иные формы цензуры в средствах массовой информации[381]. Правда, эта удручающая цифра нуждается в очень существенной коррекции. В памяти и воображении рядового потребителя информации, отвечающего на вопрос «Необходимо ли введение цензуры?», тотчас же возникает телевизионная реклама, мешающая ему комфортно смотреть какой-нибудь телевизионный сериал, или слишком откровенные, на его вкус, сцены в западных кинофильмах. Понятно, что если бы вопрос поставлен более корректно, например, так: «Согласны ли Вы с тем, что необходимо ограничить доступ к информации?» (а цензура занимается именно этим), то результат был бы иным. Вряд ли бы он превысил несколько процентов, принадлежащих к голосам совсем уже опустившихся или, как теперь говорят, «отмороженных» субъектов. Тем не менее, меня, признаться, эти данные поначалу слегка шокировали, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что ничего особенного в них нет. Наше общество постепенно возвращается в прежнее, если не худшее состояние. Все эти двенадцать лет свободы, что бы о ней ни говорили, для подавляющего большинства населения прошли почти бесследно. Вспоминается старый зек, знаменитый литературовед, дед главного героя романа Андрея Битова «Пушкинский Дом». Вернувшись из лагеря в конце 50-х годов, он, присмотревшись к жалкой, вымороченной «оттепели», говорит впавшим в эйфорию интеллигентам, что даже она ненадолго: «У вас же без ошейника шея мерзнет…»
380
Любопытные факты такого рода приведены в статье:
381
См., например, интервью с генеральным секретарем Российского союза журналистов Игорем Яковенко (Независимая газета. 2001, 19 апреля).