Тем не менее, исследователи, занимающиеся изучением нашей темы, сталкиваются со значительными трудностями. Крайне медленно идет до сих пор процесс «рассекречивания» документов: в последнее время он свернут и практически заморожен на уровне середины 90-х годов. Создаются и различные преграды на пути исследователей. Характерно, что первыми уловили новые веяния некоторые наши архивисты. Как ни странно, в минувшее десятилетие даже органы тайной политической полиции, хотя не всегда, не всем и далеко не полностью, стали предоставлять архивы и раскрывать свои тайны, относящиеся к эпохе Большого террора (см., например, многотомный «Ленинградский мартиролог. Книга памяти жертв политических репрессий», основанный на документах бывшего КГБ, и ряд других публикаций). Как я убедился на собственном опыте, с особым тщанием оберегает секреты бывший партийный архив в Смольном, «закрывая» документы, относящиеся именно к истории советской цензуры[5]. Видимо, механизм убиения слова и мысли представляет еще большую государственную тайну, чем физическое истребление людей. Что ж, это может даже в какой-то мере льстить национальному самолюбию, лишний раз подтверждая ставшую уже трюизмом мысль о «литературоцентричности», «логоцентрич-ности» российской ментальности: отсюда, как считается, и великая литература!
Но если еще теплится надежда, что когда-нибудь впоследствии «авось, архивы нам откроют» (если слегка перефразировать Пушкина), то гораздо хуже другое: более страшно и непоправимо то, что подавляющее большинство цензурных документов было заблаговременно уничтожено самим Главлитом. Один из его высокопоставленных чиновников в 1990 году заявил, что открытие архивов Главлита «…будет большим ударом для историков, которые говорят об “ужасной” деятельности» Главлита… Цензура не загубила ни одного по-настоящему талантливого произведения» (курсив мой. — Л. Б.)[6]. Для того, вероятно, чтобы лишить историков последних иллюзий и чтобы «удар» для них был более впечатляющим, Главлит тогда же приказал подвергнуть уничтожению наиболее опасные документы. В том же 1990 году им разослано на места секретное распоряжение «Об архивах Главлита», которое предписывало «…дела с “Перепиской с партийными и государственными органами республики (края, области)”… исключить из “Описей дел постоянного хранения”, установив временный срок хранения не более трех лет, и предоставить право руководителям местных органов уничтожать эти дела по своему усмотрению»[7].
Цензурные органы и ранее систематически старались уничтожить следы своей деятельности. Так, еще в 1979 г. начальник Ленинградского управления запросил у Главлита согласия на уничтожение отчетов своих подчиненных, в которых раскрываются методы цензорской работы, и приводятся данные о «произведенных вмешательствах», то есть самый ценный для историка материал. Аргументация его в своем роде бесподобна: «Практика Ленинградского управления показывает, что только за последние 3 года сделано около 7 ООО вычерков. И учитывая, что, как правило, каждый вычерк оформляется на отдельном бланке, а в месяц количество вычерков часто превышает 250, получается, что в течение 3 лет Управлением должно быть заведено 30–40 дел. Для этого потребуется иметь дополнительные железные шкафы и помещение. Исходя из этого, просим рассмотреть вопрос о предоставлении права ряду Управлений уничтожать цензорские вычерки после получения от Главлита СССР заключения»[8].
Перед закатом Главлита, в 1990–1991 гг., в массовом порядке подверглись уничтожению сотни и тысячи документов, что крайне затрудняет сейчас полную реконструкцию его деятельности. Всем начальникам цензурных управлений разослан специальный циркуляр: «Часть пересмотренных дел будет предложена государственному архиву к уничтожению, так как документы эти утратили практическое значение и, по заключению комиссии, не имеют научной и исторической ценности (копии приказов, сводки вычерков, переписка с местными органами по вопросам цензуры, докладные записки, справки по проверке деятельности цензоров и ряд других)». Замечу, что перечислены как раз те документы, которые представляют особый интерес для историка, особенно «сводки вычерков», т. е. купюр на цензорском жаргоне. Тогда же начальник ленинградской цензуры подверг сомнению «целесообразность хранения документов с грифом “Секретно” и “ДСП” (для служебного пользования), а также “Перечни” Главлита СССР издания 1987 г. и дополняющие его приказы, которые утратили силу и подлежат уничтожению». Благословение, разумеется, было получено… В так называемом «Ликвидационном деле» Леноблгорлита, когда в конце 1991 г. органы цензуры были распущены, сохранились «утвержденные отборочные списки документальных материалов и акты на уничтожение секретных документов» за 1928–1991 гг.[9].
5
См. об этом нашу статью: «Благонамеренный и грустный анекдот…», или Путешествие в архивный застенок // Звезда. 2001. № 2. С. 210–214.