Начнем с учителя истории. Не выдумка ли он и его горячность по поводу Александра Македонского, особенно ввиду переклички с «Ревизором»?! А ведь чем текст литературнее, интертекстуальнее, тем он шикарнее, но тем и сомнительнее в смысле достоверности.
Перейдем к Севе. Да был ли мальчик-то?! Ведь, рассуждая структурно, Сева нужен Искандеру лишь для того, чтобы оттенить исходную недогадливость Чика и драматизировать игру в загадки.
Ну, на самом деле не только. Своими заговорщическими улыбочками Чик и Сева перемигиваются еще с одним текстом школьной программы:
Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал. С этой минуты мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотрев значительно друг другу в глаза, как делали римские авгуры, по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились довольные своим вечером.
Мы — это, конечно, Печорин и Вернер (где Пушкин и Гоголь, там жди и Лермонтова). Кстати, те же авгуры есть у Пушкина, на них указывает в книжке о древнем Риме М. Л. Гаспаров:
Римляне славились <…> неслыханным даже в древности суеверием. <…> Теперь можно сказать, какие в Риме были гадатели. Их было две коллегии — авгуры и гаруспики.
Авгуры гадали по птицам. <…> Если птицы появлялись слева, с востока, это считалось хорошо, если с запада — плохо. <…>
Плутовство здесь было обычным. Подчас римляне дивились, как может авгур на авгура смотреть без смеха. «Смех авгуров» стал поговоркой о людях, которые знают кое-что о проделках друг друга.
Впрочем, сами римляне чаще упоминали в этой поговорке не авгуров, а гаруспиков — гадателей по внутренностям животных[297].
Наконец, проблематичны и обе «разгадки» — как горячности искандеровского учителя истории, так и тем более национальности гоголевского.
Речь ведется об истории и автобиографии, то есть, по идее, о подлинных лицах и событиях, а получается, что, о чем ни спросишь, в натуре ничего вроде и нет. Но что точно есть, так это любовь Искандера к загадкам-разгадкам, театральности и, last but not least, мотиву этнической идентификации с великими предками. Учитель-грек болеет за древнего грека (= Александра), а перс Искандер за древнего перса (= библейского Дария, вернее, если держаться исторических фактов, за тоже перса, Кира II Великого, исторического победителя Валтасара и покорителя Вавилона, 539 год до н. э.).
А два пересмешника (Сева и Чик) подражают римско-лермонтовским авгурам — правда, не по этнической линии, а по литературно-классической и «театральной». Причем их побочные перемигивания служат предвестием переглядываний Чика с режиссером школьного спектакля в основной фабульной коллизии рассказа (еще один театр — и на этот раз с отчетливо «властным» элементом!):
После Чика еще двое мальчиков <…> читали стихи и басни. Но это было жалкое зрелище. Евгений Дмитриевич во время их чтения несколько раз находил глазами Чика и, качая головой, смотрел на него, как Посвященный на Посвященного. Чик<у…> ужасно понравились эти взгляды. Чик давно заметил, что так переглядываются интеллигентные люди, когда другие люди <…> начинают умничать и рассуждать.
<…Евгений Дмитриевич> радостно клекотнул и не забыл посмотреть на него, как Посвященный на Посвященного. Чик с удовольствием принял этот взгляд и ответил ему таким же. Это было все равно как с Севой <!> Только там дело касалось смешного, а тут искусства. А в остальном одно и то же. <…>
Чик <…> поправлял чтеца, стараясь <…> переглянуться с Евгением Дмитриевичем взглядом, подтверждающим правильность его, Чика, Посвященности. Евгений Дмитриевич отвечал <…> несколько утомленными, но не отвергающими Посвященность Чика взглядами. <…>
Пока еще разучивали текст <…> он продолжал переглядываться с Евгением Дмитриевичем взглядом Посвященного. Этот взгляд <…> Чик <…> ухитрялся распространять даже на постановку старшеклассников <…>.
Чик почувствовал бездарность своего исполнения, однако все еще <…> продолжал бросать на Евгения Дмитриевича уже давно безответные взгляды Посвященного. В конце концов Евгений Дмитриевич не выдержал и на один из Посвященных взглядов Чика так клекотнул ему навстречу, что Чик вынужден был погасить в своих глазах это приятное выражение.