Выбрать главу

Центральный образ ЗН — это, конечно, свеча[91], и возникает вопрос, не включить ли ее в формулировку темы. Полагаю, что выбор свечи логичнее отнести к последующим стадиям разработки темы. Свеча — естественное, особенно у Пастернака, выразительное воплощение сразу целого кластера тем: человеческого начала (по смежности), духовности (в силу религиозных коннотаций), страсти (горение), хрупкости (оплывание, колебание пламени) и недолговечности (неизбежное прогорание). Важнейшим аспектом ключевой роли свечи в ЗН является, конечно, ее принадлежность к дому в его со- и противопоставлении внешнему миру — противопоставлении, обычно у Пастернака носящем характер безоговорочно благотворного контакта, а здесь окрашенном в достаточно безнадежные зимние тона. На более конкретных ступенях развертывания темы найдет себе место еще и способность свечи (в качестве «готового предмета»)[92] излучать свет и отбрасывать тени. В результате она предстанет — наряду с метелью — как бы главным персонажем стихотворения.

Глубинное решение. На этом уровне очерчиваются самые общие контуры поэтического дизайна вещи — стержневые сцепления названных выше тематических первоэлементов. Таковы:

— успешное противостояние малого человеческого огромному мировому путем контактов между домом и внешним миром, преодолевающих затерянность малого в окружающем его большом;

— безлично-надмирный взгляд на ситуацию с точки зрения не конкретного лирического «я», а всеведущего наблюдателя, повествующего в отчужденном прошедшем времени о масштабных явлениях внешнего мира и о людях, обезличиваемых — одновременно умаляемых и укрупняемых — отказом от их непосредственного описания;

— метонимический сдвиг изображения с персонажей на смежные предметы обихода[93], согласующийся с этой эпически-безличной перспективой изображения, давая картину некого «отсутствия, окруженного присутствием»;

— излюбленный Пастернаком репертуар реальных, пластических, форм контакта[94], помогающий приручению угроз, исходящих от внешнего мира;

— сплетение мотивов контакта, хрупкой любовной близости, поворотов человеческих судеб, чудесной простоты бытия и христианской мифопоэтики в единый образ роковых скрещений;

— установка на всевозможную парность, симметричность, повторность, обеспечивающая прозрачность структуры и способствующая успеху и интенсивному продлению любовных контактов (проекцией которых в формальную сферу она, собственно, и является) — в противовес иррациональному хаосу;

— реализация этой установки в виде подчеркнуто простой фольклорной рефренности и с помощью других базовых средств версификации (рифмовки, поэтического синтаксиса, звуковой организации)[95], а установки на «окружение как бы отсутствующего малого большим» — в виде обрамляющей конструкции;

— применение эффектного поэтико-грамматического тропа: употребления форм несовершенного вида прошедшего времени в значении то ли длящейся однократности, то ли интенсивной многократности, а то и метафорического совмещения того и другого[96], что в сюжете ЗН работает опять-таки на продление любовных свиданий вопреки неблагоприятным внешним силам.

Из этих восьми (а если развернуть их подробнее, то и большего числа) основных конструктивных установок складывается следующее достаточно компактное глубинное решение:

— симметричная структура, в которой серия парадоксов — противостояния, но и контакта между домом и внешним миром, лирической напряженности, но и эпической отстраненности дискурса, хрупкой однократности, но и стойкой многократности свиданий, метонимического отсутствия любовников и их тем более бесспорного, хотя и безымянного, присутствия — разрешается в ходе сложного взаимодействия между куплетами и рефренами, драматически сочетая подчеркнутую повторность с поступательным развертыванием и итоговым обрамлением.

Композиция. Глубинное решение формулирует тематический заряд стихотворения во всей его специфичности, оригинальности и внутренней мотивированности, но лишь на парадигматическом уровне. Синтагматическое, то есть линейное, от начала к концу, развертывание этой программы — задача следующего этапа порождения текста.

Глубинный поэтический сюжет ЗН строится на сочетании трех принципов линейной организации текста. Это:

вернуться

91

См. Суханова 2003.

вернуться

92

О «готовом предмете», развертывании темы и глубинной структуры в текст и других понятиях поэтики выразительности, а также об инвариантных мотивах Пастернака, в частности о теме контакта и его разновидностях, см. Жолковский 2011.

вернуться

93

Согласно Якобсон 1987, это главный конструктивный принцип пастернаковской тропики; см. также Nilsson 1959, Лотман 1969.

вернуться

94

См. Жолковский 2011 и другие работы в той же книге.

вернуться

95

О рефренности ЗН см. Петрова 1993, Шраговиц 2016.

вернуться

96

Ср. открытую Жераром Женеттом роль Imparfait в поэтике Марселя Пруста:

«<С>ингулятивная сцена у Пруста подвержена как бы заражению итеративом. <Это> <…> подчеркивается весьма характерным присутствием того, что я назову псевдоитеративом, то есть сцен, поданных, особенно благодаря имперфекту, как итеративные, тогда как вследствие богатства и точности деталей никакой читатель не может всерьез поверить, чтобы они происходили несколько раз без <…> видоизменений: таковы долгие беседы Леонии с Франсуазой (каждое воскресенье в Комбре!), Свана с Одеттой <…>, между Франсуазой и „ее“ камердинером <…> Во всех этих случаях <…> единичная сцена как бы произвольно <…> преобразуется в сцену итеративную.

Здесь мы наблюдаем <…> некую литературную условность <…> име[ющую] весьма старинное происхождение: приведу наудачу примеры из „Евгении Гранде“ (диалог между г-жой Гранде и ее мужем <…>) и „Люсьена Левена“ (разговор между Левеном и Готье в главе VII первой части), а также и из „Дон Кихота“ (монолог старого Коррисалеса) <…> когда Сервантес говорит нам, что он происходил „не один, а все сто раз“, что всякий читатель, естественно, толкует как гиперболу — в отношении не только числа монологов, но и <…> строго[го] тождеств[а] ряда приблизительно сходных речей <…>; псевдоитератив составляет <…> типичную фигуру нарративной риторики» (Женетт 1998. С. 147–148).