Buch V (http://www.gutenberg.org/cache/epub/2339/pg2339-images.html).
Buch VIII (http://www.gutenberg.org/cache/epub/2342/pg2342-images.html).
Nilsson N. 1959. Life as Ecstasy and Sacrifice. Two poems by Boris Pasternak // Scando-Slavica. V. Р. 180–197.
5. О глав-мета-песенке Булата Окуджавы[131]
Мне эта вещь Окуджавы (далее ГП) долгое время казалась недостаточно яркой (поистине, еще очень неспетой) и недоизжито советской (претендующей быть самой главной!). Но занявшись текстом вплотную, я пересмотрел свою оценку и в этой статье постарался отдать песенке должное.
1. Инварианты Окуджавы. Текст типично окуджавовский и, на первый взгляд, вроде бы и впрямь непритязательный:
— о попытках, надеждах, проблематичности удач — в режиме наверное;
— с характерным мотивом «начинательности»: шевельнулась (ср. в других случаях пальцы тонкие прикоснулись к кобуре; в руки палочки кленовые берет; возносится с трубою и т. п.)[133];
— с привычным хождением, кружением, дорогами;
— присяганием главному, самому главному, лучшему, светлому, строгому (лишь позднее появится ирония по адресу «главного» — всякого рода начальства)[134];
— характерным сочетанием смеха и плача, при подчеркнутой короткости первого;
— ориентацией на природу: зелена, как трава;
— в нередком у Окуджавы трехсложном размере — трехстопном амфибрахии;
— и с двусмысленным финалом: спеть я не смог, — но текст-то налицо (ср. знаменитую программную концовку: особенно когда глядишь с порога, / особенно когда надежды нет).
Однако поражает — в сравнительно коротком стихотворении (всего 16 строк, 68 слов) — представительная густота этих инвариантов. А также
— систематическая амбивалентность текста, начиная с заглавия: в качестве главной подается несолидная, ибо морфологически уменьшительная, песенка (ср. аналогичный оксюморон: командовал людьми — маленький оркестрик)[135];
— скороговоркой вброшенное уже вовсе не советское «двоемирие»: на нашей земной стороне (подразумевающей существование «не нашей, небесной»);
— своеобразная — как бы фольклорная — интертекстуальность: заметим, что слова не просто сами ложатся (на музыку?), но и безотчетно заимствуются (ср. у Ахматовой; И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь);
— изощренная поэзия грамматики (и «неграмматичности», то есть тщательно организованных языковых неправильностей[136]);
— и появляющийся в финальном катрене аккорд легко, необычно и весело, неожиданный, но на самом деле хорошо подготовленный, — типичный вызов для исследователя.
Что касается последующего освобождения поэта от «советского» налета, приведу соответствующее замечание биографа:
<В> семидесятые он от стихов отошел, а в восьмидесятые вернулся к ним и к песням — но не так, как прежде; достаточно сравнить «Главную песенку» с ее поздним, иронически сниженным ремейком: «Песенка короткая, как жизнь сама, где-то в дороге услышанная. У нее пронзительные слова, а мелодия почти что возвышенная». Сравните это с «музыкой светлой» и «строго ложащимися словами» <…С>лух поэта настроен теперь на другую волну (Быков 2009. C. 28).
Вот этот «ремейк» 1982 года:
132
См. Окуджава 2001. С. 231–232; авторское исполнение ГП можно послушать здесь: https://www.youtube.com/watch?v=99zoF5uDheE. Говорить я берусь, естественно, только о тексте.
134
О месте мотивов «главное» и «строгое» в поэтическом мире Окуджавы см. Жолковский 2005. С. 118.
Слово