В 1960‑х годах «Аякс» отказался от свойственных европейскому футболу вязких стратегий, отбросив традиционные оборонительные схемы и взяв на вооружение более созидательный подход, в котором не было места строгому распределению ролей. Пресса назвала этот стиль «тотальным футболом». Его основателем был великий футболист и известный юдофил Йоханн Кройф. Весьма необычный предматчевый ритуал его клуба включал в себя раздачу кошерной колбасы и обмен шутками, намеренно пересыпанными фразами на идише. Перед каждой игрой футболист Яап ван Прааг обычно отпускал какую–нибудь еврейскую шуточку. Психотерапевт клуба — естественно, еврей — любил повторять: «Им нравится быть евреями, хотя они и не евреи». Больше всех этими традициями восхищаются израильтяне. Как пишет Саймон Купер в своей книге «Ajax: The Dutch, the War» («Аякс: голландцы, война»), многие израильтяне считали Кройфа евреем. Разумеется, это легенда, но он сам дал немало поводов для ее возникновения. Посещая Израиль, где живут родственники его жены, он носит ермолку с вышитым на ней номером 14, под которым когда–то выходил на поле.
Команды Кройфа были воплощением молодежной культуры хиппи, господствовавшей в Амстердаме в 1960‑х годах, а также захлестнувшей город волны юдофильства. В ту пору Голландия, как ни одна другая европейская страна, помогала Израилю и отстаивала интересы еврейского государства в ООН. В 1973 году, во время энергетического кризиса, вызванного бойкотом со стороны нефтедобывающих арабских стран, голландский премьер–министр ездил перед телекамерами на велосипеде, демонстрируя тем самым солидарность с израильтянами.
Тогда же сразу несколько евреев были избраны мэрами голландских городов. Все эти шаги имели культурный контекст: голландцы начали открывать для себя историю сопротивления своих соотечественников нацистскому вторжению. Они стали регулярно отмечать годовщину массовой забастовки в феврале 1941 года, устроенной в знак протеста против нацистской оккупации, и бережно хранят память об Анне Франк и голландской семье, которая прятала эту еврейскую девочку на чердаке своего дома в Амстердаме.
Однако голландцы скорее фабрикуют историю сопротивления, нежели открывают ее. Как отмечают в последние годы многие историки, они скорее сотрудничали с нацистами, чем сопротивлялись им. В результате холокоста в Голландии погибло евреев больше, чем в любой другой европейской стране. В космополитическом, терпимом Амстердаме идентификация с евреями в стиле «Аякса» вписывалась в концепцию пробуждения исторической памяти и покаяния. Дэвид Уиннер, автор книги «Brilliant Orange: The Neurotic Genius of Dutch Soccer» («Блестяще–оранжевый: невротический гений голландского футбола»), утверждает, что «Аякс» осуществляет «подсознательный акт солидарности с убитыми и пропавшими без вести евреями Амстердама».
Эта весьма великодушная интерпретация может содержать в себе изрядную долю социологической правды. Но в ней голландцы с их стремлением к искуплению представлены в слишком выгодном свете. На самом деле они проделали в этом направлении не такой уж большой путь, как им хотелось бы думать. У сочувствия к евреям на футбольном стадионе есть не только светлые стороны. Антисемитизм — это отношение к еврейской общине как к чуждому и опасному элементу, государству в государстве. На протяжении двухсот лет европейские евреи боролись с этими предрассудками. Даже сионисты вроде Макса Нордау, пропагандировавшего идею еврейского государства, в конечном счете мечтали об ассимиляции и ничего так не жаждали, как стать полноправными европейцами.
К сожалению, после холокоста и образования Израиля они ими так и не стали. Даже когда европейцы идентифицируют себя с евреями, как в случаях с «Аяксом» и «Тоттенхэмом», они демонстрируют, что те являются иностранцами, отличающимися от них. Они все еще относятся к евреям как к причудливым диковинкам, сводя их сущность к экзотическим символам — ермолкам, пейсам, звезде Давида.
Здесь прослеживается параллель с использованием американцами индейцев в качестве спортивных талисманов — «Вашингтонские краснокожие», «Кливлендские индейцы», «Семинолы штата Флорида». Можно утверждать, что такие названия — дань мужеству и боевому духу коренных жителей Америки. И не лучше ли относиться к аборигенам с уважением, вместо того чтобы убивать их? Но в этом рассуждении содержится существенный изъян. Американцы могут выказывать такого рода уважение только потому, что они истребили индейцев. Возражать против того, что их превратили в карикатурные образы, просто некому. Это лишь усугубляет проблему. Талисманы консервируют индейцев во времени, изображая их такими, какими они были в XIX веке, в эпоху завоевания дикого Запада, — в кожаных одеяниях и головных уборах из перьев. Невозможно представить, что потомки выживших индейцев смогут когда–нибудь покинуть свои резервации и интегрироваться в американское общество.