В соответствии с этим сразу же после выборов начались интенсивные зондажи и переговоры между силами, заинтересованными в фашизме и желающими участвовать в будущем механизме господства, насчет условий передачи власти нацистам.
Шахт, неустанно действовавший за кулисами с целью побудить своих монополистических коллег поэнергичнее выступать за гитлеровское правительство, писал в этой ситуации все еще колебавшемуся Ройшу: из недавней беседы с нацистским шефом он вынес «успокаивающее впечатление, во-первых, что он (Гитлер. — В. Р.), как и прежде, держит свое движение в руках и, во-вторых, что он не будет делать никаких глупостей в области экономической политики» *. Иными словами, Шахт рассеивал опасения монополистов именно по тем двум пунктам, которые были главными в последующем «перетягивании каната» и во всех интригах господствующего класса вокруг дележа власти.
Это был прежде всего вопрос о сопряженном с риском призвании к власти Гитлера, антинародная политика которого могла привести к разочарованию тех его сторонников, которые были сознательно обмануты псевдосоциа-листическими лозунгами, а также к антиимпериалистической активизации широких мелкобуржуазных масс. Здесь противостояли друг другу два взгляда. Та часть буржуазии, выразителем которой был в числе прочих Шахт, считала: риск был бы наименьшим, если бы нацисты получили все ключевые позиции власти. Другие же (не в последнюю очередь из эгоистических соображений поддерживаемые основной массой генералов рейхсвера и руководителей буржуазных партий) полагали целесообразным связать фашистов участием в псевдопарламентар-ном правительстве. Таким образом они намеревались наряду с НСДАГТ сохранить и другие реакционные центры власти, организации и идеологии, которые смогли бы в момент отрезвления отравленных фашизмом масс подчинить их своему влиянию.
Как первые, так и вторые боялись (об этом свидетельствуют приведенные выше высказывания Брюнинга и Хаймса), что закат фашистского влияния на массы может привести к «большевизации» Германии.
Гитлер знал об этих опасениях и пользовался ими как умелый шантажист для осуществления своих требований формирования нацистского правительства. Так, в ноябре 1932 г. он заявил Гинденбургу: «Я войду в кабинет только в том случае, если смогу принять на себя политическое руководство… Я ставлю на карту не только свое имя, но и свое движение. Если это движение погибнет, Германия окажется в величайшей опасности, ибо тогда в ней насчитывалось бы 18 миллионов марксистов, и среди них, вероятно, 14–15 миллионов коммунистов. Поэтому сохранение моего движения — а условием этого является передача ему руководства — полностью отвечает интересам фатер-ланда» 2.
Вторым вопросом, вокруг которого накалялись страсти в связи с призванием к власти фашистского правительства, была его экономическая политика. Решение его требовало либо открыто заявить, либо отбросить прочь сомнения в том, сможет ли Гитлер и его клика обуздать массы и удержать в своем повиновении низший командный состав штурмовиков, стремившийся к осуществлению данных ему лживых «социалистических» обещаний. Ведь нацистское руководство и не помышляло о каких-либо псевдосоциалистических «экспериментах» в духе своих демагогических обещаний, и это было ясно всем прямым и косвенным участникам переговоров.
Неясность и скептицизм оставались у них лишь насчет конкретных мер фашистского правительства но преодолению экономического кризиса и оживлению конъюнктуры; предлагаемого пути финансирования новых рабочих мест для ликвидации безработных и производства вооружения; участия тех или иных монополистических объединений в государственно-монополистическом руководстве экономикой; шагов к увеличению объема внешней торговли или частичному осуществлению концепций автаркии; планов реприватизации формально или фактически переданных государству некоторых крупных банков или промышленных предприятий, а также насчет некоторых других вопросов. Ведь именно из-за всего этого и враждовали между собой различные монополистические группы крупного капитала в борьбе за непосредственные прибыли.