Забастовка рабочих берлинского городского транспорта носила многие черты политической борьбы: столкновение между трудом и капиталом, между выступившим под революционным руководством производственным коллективом и государством разыгралось не в каком-нибудь отдаленном фабричном квартале, а на улицах и площадях германской столицы. Забастовка явно доказывала: подавляющее большинство населения города симпатизирует тем. кто борется под антипапеновскими лозунгами. Во многих местах сотни и тысячи берлинских рабочих устраивали демонстрации в поддержку бастующих. В крупном марше протеста против использования полиции и попыток срыва забастовки участвовало 80 тыс. человек. Стачечники и берлинцы блокировали трамвайные стрелки, устраивали заграждения на рельсах, опрокидывали трамвайные вагоны. Для обеспечения «аварийного» трамвайного движения полиция применила огнестрельное оружие — трое рабочих были убиты, 60 ранены. Было ясно: полиция и правительство не в состоянии контролировать положение в столице. Назревала ситуация, подобная гражданской войне.
Фашистская клика, разумеется, отнюдь не желала и ни при каких обстоятельствах не могла содействовать такому ходу развития, дававшему мощный импульс антиимпериалистическим силам. На третий день забастовки НСПО отозвала своих представителей из стачечного комитета. Она оправдывала это принятым накануне решением реформистского профсоюзного руководства, которое сочло постановление государственного третейского суда обязательным для рабочих и объявило забастовку оконченной. Но стачка продолжалась и в день выборов; она прекратилась только 7 ноября.
Какое значение имели проведенные в духе единства действий и перераставшие в политические выступления массовые бои за антифашистскую мобилизацию трудящихся, показали, в частности, итоги выборов в Берлине. До апреля 1932 г. (выборы в прусский ландтаг) СДПГ всегда далеко опережала в столице Германии все партии. На июльских выборах КПГ и СДПГ получили здесь равное число голосов, в то время как НСДАП первый и единственный раз одержала верх. Но 6 ноября она потеряла почти 5 % своих избирателей, а КПГ, получившая почти 20 % всех голосов (на 140 тыс. больше, чем нацисты), стала самой сильной партией в Берлине.
Подобными же выглядели результаты выборов по всей Германии. КПГ приобрела 700 тыс. новых голосов (более 11 %); за ней теперь шло почти 6 млн. избирателей, и она имела 100 своих депутатов. СДПГ потеряла 700 тыс. голосов (получив 7,2 млн.). НСДАП потеряла 2 млн. голосов (собрала 11,7 млн.). Из этих двух миллионов добрая треть перешла к другой ударной партии реакции — немецким националистам, которые таким образом смогли улучшить свои позиции. Небольшие потери понес Центр.
Итак, важнейший итог выборов заключался в спаде нацистского влияния на массы, в начинавшемся разрушении фашистского нимба успеха, в ярко осознаваемом как друзьями, так и врагами факте: массово-политические ресурсы НСДАП исчерпаны, и дальнейший ход событий может привести к резкому сокращению числа приверженцев Гитлера. С этой точки зрения исход выборов 6 ноября 1932 г., который, разумеется, рассматривался во взаимосвязи с общей политической и экономической обстановкой в стране, был расценен большинством магнатов промышленности и банков как сигнал, что с окончательным установлением диктатуры медлить больше нельзя!
Банкир барон Курт фон Шрёдер, имевший деловые и политические связи со многими заправилами концернов самых различных отраслей, выразительно подтвердил это на предварительном следствии Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными и нацистскими преступниками. «Когда б ноября 1932 г. НСДАП потерпела свое первое поражение и таким образом миновала свою кульминационную точку, — заявил он, — поддержка ее со стороны германского хозяйства стала особенно срочно необходимой» 24. Употребляя невинно и нейтрально звучащее слово «хозяйство» вместо «монополистический капитал», Шрёдер вместе с тем показал, что процесс политического развития осенью 1932 г., т. е. перерастание боев рабочего класса за свои экономические интересы в политические схватки, вызвал у крупной буржуазии опасения, как бы экономический кризис не привел к возникновению революционной ситуации и к потрясению, а затем и свержению империалистического господства. «Общий интерес хозяйства, — говорил далее Шрёдер, — заключался в страхе перед большевизмом и в надежде, что национал-социалисты, придя к власти, смогут создать в Германии устойчивую политическую и экономическую основу».