Разумеется, Гинденбург не сразу, не на другой же день после беседы с нацистским главарем отказался от своего отрицательного решения насчет предоставления Гитлеру президиальных полномочий. Дело не только в том, что к нему попали далеко не все экземпляры петиции и он своим негибким умом пока все еще не мог уразуметь, сколь же широк фронт атакующих его этой просьбой. Ему потребовалось некоторое время: надо было как-то задрапировать изменение своего мнения при помощи того, что он называл собственным «достоинством». К тому же могло играть определенную роль и то обстоятельство, что откладывание этого решения давало ему возможность позволить своему любимчику (иногда он трогательно говорил: «Мой Папен») еще немного посидеть в канцлерском кресле.
Так же безрезультатно прошла и вторая встреча рейхспрезидента с нацистским главарем 21 ноября. Безрезультатной поначалу осталась и последовавшая за ней переписка между гинденбурговским статс-секретарем Майснером и Гитлером. Тем не менее, прощаясь с Гитлером, президент подчеркнул: «Дверь моего дома для вас всегда открыта»44.
Однако дальнейшее пребывание Папена на канцлерском посту подвергалось энергичной атаке по крайней мере с трех сторон: самих нацистов, монополистов и Шлей-хера. На пресс-конференции 24 ноября Геринг назвал Папена бездарным честолюбцем, которому важно только одно — «править вопреки народному представительству». Еще более категорически, чем раньше, он потребовал для Гитлера «честное полномочие» на занятие канцлерского поста; под этим он подразумевал «все присущие полномочия», которые «дали бы ему [Гитлеру] возможность… оказывать на партии и на рейхстаг необходимое давление и в случае необходимости апеллировать против непокорного рейхстага к народу» 45.
Могущественные промышленные боссы, еще несколько месяцев назад считавшие Папена подходящим человеком, чтобы обеспечить установление фашистской диктатуры, и рассчитывавшие, так сказать, походя получить в результате его чрезвычайных распоряжений налоговые подарки и прочие экономические льготы, теперь, поскольку он не сумел быстро заполучить согласия рейхспрезидента на «решение — Гитлер», естественно, не испытывали от него восторга.
Председатель Немецкой народной партии на заседании ее имперского комитета заявил: «В дни после отставки Папена и перед образованием нового правительства (Шлейхера. — В. Р.) число посланцев крупного хозяйства, особенно запада (Германии. — В. Р.), стало огромным. Они явились сюда, чтобы заявить: предоставление Папену вновь канцлерского поста равнозначно сигналу к революции; мы уже не сможем тогда защитить наши предприятия. Это те же самые люди, которые незадолго до того подняли господина фон Папена на щит»46.
Такие же высказывания содержит и одно сообщение из Рурской области; оно пришло в Берлин на последней неделе ноября. В нем говорилось: «Заседание «Лангнамфе-райна» в Дюссельдорфе, которое первоначально намечалось в рамках папеновской программы и в поддержку (его правительства. — В. Р.), в результате обсуждения констатировало очевидный факт: почти вся индустрия желает призвать Гитлера (на пост канцлера. — В. Р.), независимо от обстоятельств, при которых это произойдет. Если несколько недель назад Папен был окружен восхищением, то сегодня полагают, что было бы крупнейшей ошибкой, если бы Гитлер, даже если бы против этого выдвигались серьезные причины, не был уполномочен сформировать правительство»47.
В то же самое время (с 25 по 26 ноября 1932 г.) Шлейхер приказал провести командно-штабное учение рейхсвера48. Оно должно было внести ясность в вопрос, сможет ли рейхсвер в случае нового государственного переворота а 1а 20 июля в Пруссии положиться на отряды фашистских громил для борьбы против объявленной коммунистами и возможно поддержанной свободными профсоюзами всеобщей забастовки. Во-вторых, Шлейхер хотел проверить, достаточно ли сильны рейхсвер и полиция, чтобы в случае необходимости справиться с нацистскими формированиями, если те взбунтуются против отклонения канцлерства Гитлера при одновременной всеобщей забастовке трудящихся против установления военной диктатуры самого рейхсвера.