Это провокационное намерение вызвало мощную волну гнева и возмущения антифашистов во всех частях Германии. Во многих районах Берлина, в Кёльне, Дрездене, Мюнхене, Эрфурте, Нюрнберге, Аугсбурге и других городах тысячи и тысячи трудящихся вышли под лозунгами Антифашистской акции в знак протеста против наглого вызова нацистов. Коммунисты, социал-демократы, беспартийные последовали обращению КПГ, которая призвала массы ни при каких условиях не мириться с дальнейшим наступлением фашизма.
«Фабрики и заводы, — говорилось в этом обращении, — поднимайте тревогу! Биржи труда, поднимайте тревогу! Пролетарии, поднимайте тревогу! Вся антифашистская Германия во главе с Красным Берлином защищает свои интересы, защищает свою жизнь, защищает свою партию, защищает свой большевистский Центральный Комитет от провокационного покушения наемников трестовского капитала. Следующее воскресенье (22 января. — В. Р.) имеет исключительно большое значение для всех немецких трудящихся. Террористические акции и участившиеся нападения призваны подготовить новые акции государственного переворота со стороны контрреволюции.
Наш клич: предприятия, биржи труда, будьте готовы к борьбе! Кровавый марш нацистов в Берлине и в других германских городах и селах направлен против вас! Немедленно выражайте свое отношение к этому на всех предприятиях и биржах труда! Принимайте резолюции протеста, решения о борьбе и забастовках! Готовьтесь к массовой стачке!.. Наша борьба против фашистской провокации должна привести к мощному оживлению действий всех трудящихся Германии против фашизма! Трудящиеся! Защищайте самих себя, ваших жен и детей от свинца и ножей фашистских убийц!.. Наш лозунг на ближайшие дни и недели: пусть это будут недели антифашистского штурма! Пусть прозвучит по всей стране миллионократная тревога!» 77
Через три дня после нацистского парада, ограждаемого шпалерами полиции от возмущенных берлинских рабочих, КП Г и Антифашистская акция призвали к массовой демонстрации перед Домом имени Карла Либкнехта. Поскольку большинство демонстрантов подходило по окончании работы, колонны формировались по большей части тогда, когда короткий зимний день уже клонился к вечеру. Они стекались уже в темноте из различных районов и пригородов Берлина к площади Бюловплац. Вечер был для Берлина необычно холодным: ртутный столбик термометра упал до 16–18 градусов ниже нуля. Многие демонстранты были истощены голодом, у них не было настоящей зимней одежды, обувь рваная. И все-таки 130 тыс. человек собрались на площади для того, чтобы заявить о своей готовности дать отпор фашизму и о своей приверженности революционной партии рабочего класса.
Полиция чинила демонстрантам всякие препоны. То какой-нибудь полицейский офицер орал с оперативной машины, что пение боевых рабочих песен запрещено, и грозился разогнать демонстрантов резиновыми дубинками. То полиция разрывала колонну на части и заставляла продрогших людей без всяких причин подолгу стоять на перекрестках. Но трудящиеся не давали запугать себя. Там, где им запрещали петь, они насвистывали свои рабочие марши. Там, где их разъединяли, они создавали новые головные колонны, и люди шагали еще решительнее. Там, где их останавливали, возникали стихийные митинги, в которых принимали участие и стоявшие на тротуарах. Работницы из близлежащих домов приносили демонстрантам горячий чай и кофе из цикория, выражая этим свою поддержку. Целых четыре часа шли рабочие колонны мимо трибуны перед Домом имени Карла Либкнехта, на которой с поднятым в знак приветствия кулаком стоял Эрнст Тельман, а рядом с ним — его ближайщие боевые соратники Йон Шеер, Вальтер Ульбрихт, Франц Далем и другие товарищи.
В то время как проходила эта демонстрация, одна из самых грандиозных, какие когда-либо видела столица Германии, на одной из вилл в западной части города фашистские заговорщики плели последние петли своего коварного заговора. По поручению нацистского главаря Риббентроп вел в своем доме в районе Далем конспиративные беседы с президентским сыном и адъютантом Оскаром Гинденбургом, который тремя днями раньше включился в переговоры о создании фашистского правительства.
Как ни невероятно это звучит, но Оскар Гинденбург обладал еще меньшими интеллектуальными способностями, чем Папен, и не шел в сравнение даже со своим умственно инертным отцом. Выросший в среде, где умели обращаться с властью или по крайней мере делали вид, что умеют, он со своим неуемным честолюбием решил тоже «делать» историю. Своей помощью тому, что он называл «национальным спасением» Германии, он рассчитывал теперь вписать свое имя в историю и обеспечить продолжение блестящей карьеры и после уже недалекой смерти 85-летнего фатера. В качестве «подарка» к своему 50-летию 31 января 1933 г. он ожидал получить от папаши назначение Гитлера рейхсканцлером. Но поскольку за неделю до этого срока дело выглядело так, будто вступление нацистского главаря в Имперскую канцелярию еще задержится на какое-то время, Оскар 22 января просидел с Гитлером в доме Риббентропа целых два часа, а затем вместе с Папеном и статс-секретарем Майснером беседовал с главарем нацистов, Герингом и Фриком.