Из страха перед революционным народом Учредительное национальное собрание укрылось в провинциальном тюрингском городке Веймаре, по имени которого и была названа первая германская республика. Пока парламентарии в Веймаре спорили о «демократии», контрреволюционные ландскнехты развернули весной 1919 г. кровавые походы по всей стране, чиня расправу над горняками Рура и Средней Германии, над рабочими Берлина, Бремена и Баварии, самоотверженно отстаивавшими завоевания Ноябрьской революции и пытавшимися продвинуть ее вперед, к решению социалистических задач. В. Руге в другой своей работе лаконично выразил итог этих боев: «В самой крупной до того времени классовой битве с империализмом германский пролетариат потерпел поражение»[25].
А под гром пушек и треск пулеметов партнеры по «веймарской коалиции» (социал-демократы, христианская партия Центра и буржуазные демократы) вели конституционные дебаты, решая непростую задачу: закрепив в Германии капиталистический общественный и государственный строй, найти такие юридические формы, которые по видимости отражали бы надежды и чаяния совершивших революцию масс. Девятимесячный процесс становления германской республики завершился принятием в августе 1919 г. веймарской конституции.
Внешне Веймарская республика выглядела даже более демократичной, чем другие современные ей буржуазнопарламентские республики. Но внимательные наблюдатели уже тогда отмечали формальный и показной характер ее демократизма. Указывали, в частности, на отсутствие в конституции слова «республика» и сохранение названия «империя» (рейх), на пресловутую статью 48, предоставлявшую президенту диктаторские права, на многие другие «оговорки» и ограничения, на иллюзорность параграфов о выхолощенных «советах» и «социализации». Тем не менее лидеры социал-демократии старались внушить рабочим, что «самая демократическая демократия» Веймарской республики открывает якобы перспективу «мирного врастания» в социализм…
Революционеры-коммунисты, историки-марксисты с самого начала стремились рассеять эти пагубные иллюзии. Они подчеркивали, что в фундаменте республики, где решающие экономические и политические позиции принадлежали монополистам, юнкерству, военщине, бюрократии, имеются глубокие социальные трещины, делающие ее слабой и неустойчивой. Только рабочий класс, выступающий единым фронтом, способен противостоять нажиму реакции, стать гарантом прогрессивного развития.
Для «просветления умов» реформистских политиков и историков относительно корней слабости веймарской демократии понадобились суровые уроки истории: крушение республики в 1933 г., трагические испытания времен фашистской диктатуры, поражение Германии во второй мировой войне, возрождение германского империализма и милитаризма в ФРГ. Лишь в 60-х годах новое поколение историков ФРГ рискнуло критически переосмыслить действия социал-демократических правителей в 1918–1919 гг. Глядя на бесславный конец Веймарской республики, не выдержавшей натиска фашизма, некоторые историки наконец-то усомнились: а были ли в начале ее пути «правильно установлены стрелки»? Другие пошли дальше и признали пагубным курс ослепленных антикоммунизмом лидеров социал-демократии, которые вступили в союз с реакционной военщиной и бюрократией и разгромили революционных рабочих. Гораздо объективнее и точнее профессиональных историков, однако, оказался известный буржуазный публицист Себастиан Хаффнер, который без обиняков заявил, что «Эберт и его команда» несут вину за «великое предательство»:
«Рабочие и солдаты, совершившие революцию, инстинктивно чувствовали, что, пока у власти остаются старая бюрократия и старое офицерство, революция будет обречена на гибель и ее не спасут ни самая лучшая конституция, ни самый лучший парламент… И как раз в этом вопросе Зберт и все руководство СДПГ совершенно однозначно встали на сторону контрреволюции. Они стремились спасти именно то, что революция хотела сокрушить: старое государство и старое общество, воплощением которого были бюрократия и офицерский корпус. Они лишь хотели придать старому государству парламентские формы, интегрироваться в него, чтобы в дальнейшем участвовать в управлении»[26].
Хаффнер со всей определенностью показал, что гражданская война была развязана контрреволюционерами, что уничтожение К. Либкнехта и Р. Люксембург было преднамеренным «убийством тех, кто превосходил своих противников мужеством и умом, было убийством неопровержимой правды». Он вскрыл преемственные связи, считая это убийство «первым шагом, предвестником тысячекратных убийств в последующие месяцы власти Носке, миллионов и миллионов убийств в последующие годы власти Гитлера»[27]. В «добровольческих корпусах», расправлявшихся с революционными рабочими во имя упрочения социал-демократического правления, он увидел прямых предшественников гитлеровских отрядов СА и СС. Поскольку эти убийства до сих пор не признаны в ФРГ преступлением, они, по мнению Хаффнера, продолжают излучать палящий свет, подобный смертоносному лучу лазера[28].
25
26