Хотя планы Шлейхера провалились уже в первые дни его канцлерства, он продолжал добиваться своей цели. И месяц спустя он, хотя для этого уже не было никаких оснований, все еще считал, что сможет создать для своего правительства «широкую базу, вероятно, от Штрассера до Центра включительно» 59. Вполне естественно поэтому, что в своей программе, которую он обнародовал 15 декабря в речи по радио и которая была воспринята всеми как его правительственное заявление, Шлейхер ориентировался и на антикапиталистическую демагогию Штрассера, и на реформистские обещания профсоюзных боссов из АДГБ. Лидер Немецкой народной партии Дингельдей, выразивший большое и растущее «неудовольствие хозяйства» новым канцлером, охарактеризовал эту речь по радио как «речь для галерки, а не для партера».
Хотя Шлейхер, как первый генерал в канцлерском кресле республики, должен был показать свою решительность и грозил прибегнуть к «применению вооруженной силы» против «подстрекателей к беспорядкам» и принять (несомненно, всерьез) «драконовские меры против коммунистической партии», ему все же пришлось отменить папеновские чрезвычайные распоряжения, а также временно приостановить повышение налогов и сокращение заработной платы рабочих и окладов служащих. А посему он провозгласил себя «социальным генералом», который-де не является «ни приверженцем капитализма, ни приверженцем социализма». Он дал понять, что готовятся меры государственно-капиталистического характера, которые должны повести к развитию сырьевой и военной промышленности, а также способствовать их тесной увязке с рейхсвером. Одновременно эти меры должны были породить иллюзии о «притуплении остроты» капиталистической эксплуатации. Шлейхер подчеркивал, что правительство начинает осуществлять обширную, руководимую государством программу создания новых рабочих мест с целью ликвидации безработицы, что оно будет проводить широкую поселенческую политику особенно потому, что он «как военный министр придает большое значение… заселению восточных областей»61.
Можно было бы сказать, что, провозгласив такую программу, Шлейхер уселся меж двух стульев. Но такое утверждение не состоятельно потому, что одного стула уже не было: какой-либо организованной оппозиции Штрассе-ра в НСДАГ7 больше не существовало, а руки реформистского профсоюзного руководства были связаны антифашистско-антимилитаристской в своей основе позицией шедших за ним масс.
Таким образом, здесь у Шлейхера была зияющая пустота. А заискивание перед, так сказать, вторым стулом было напрасным. Хотя монополисты и юнкерство и считали антикоммунистическую решительность юнкера Шлейхера в порядке вещей, на эту приманку они все же не клюнули. В конце концов генерал был вовсе не единственным апостолом антикоммунизма, и все давало основание полагать, что другой — в первую очередь именно Гитлер — будет выступать против революционного рабочего движения еще более жестоко.
И уж совершенно неприемлемыми для монополистического капитала были шлейхеровские антикапиталисти-ческие амбиции, его намеки о контроле со стороны государства и национализации, его ламентации насчет того, что «крупные предприятия хотят пользоваться всеми выгодами частнособственнического хозяйства, а все убытки, прежде всего риск, перекладывать на государство». Тем самым новый канцлер рисовал такую перспективу, которая весьма сильно отличалась от обещанного Гитлером «самоуправления хозяйства». Но еще больше, чем крупные промышленники, негодовали крупные помещики: они восприняли программу, которую можно было осуществить только за счет их имений, как объявление войны всему их сословию.
Назначенный Шлейхером на пост имперского комиссара по обеспечению работой и по восточным поселениям (несколько позже временно, входивший и в состав гитлеровского кабинета) Гюнтер Тереке, человек с весьма переменчивой политической судьбой, рассказывает в своих мемуарах, что рейнско-вестфальская тяжелая индустрия, «Рейхсландбунд» и «Пангерманский союз» после правительственного заявления Шлейхера весьма энергично выступили против нового канцлера. «Этого, — продолжает он, — мы, собственно говоря, и ожидали; но я, как и Шлейхер, был удивлен, когда узнал о растущих признаках того, что ведущие деятели электротехнической и химической промышленности также отклоняют наши концепции»62.
На самом же деле позиция этих людей (Тереке называет Сименса, Боша[21] и Дуйсберга) не должна вызывать удивления. Подобно представителям остальных групп монополистического капитала, они стремились к назначению Гитлера — человека, который с давних пор был готов проделать за них «всю работу» во внутренней и внешней политике, а также требовал осуществления «принципа фюрерства» и в области вооружения. Они тоже пришли к выводу: путь к канцлерству Гитлера следует проделать не со Шлейхером, а помимо его. Эту мысль теперь выразил состоявший в тесном контакте с Гитлером доверенный человек нацистских промышленников Кепплер. 19 декабря он писал Шрёдеру: «Я рад, что в ноябре не произошло назначения нашего фюрера, ибо необходимое тогда включение господина ф[он] Шл[ейхера] в кабинет не принесло бы хороших плодов»63.
У инспираторов назначения Гитлера, проявивших месяц назад инициативу с подачей петиции Гинденбургу, после шлейхеровского правительственного заявления терпение постепенно иссякало. Все аргументы в пользу быстрого установления диктаторского режима во главе с Гитлером за минувшие месяцы приобрели для них еще больший вес. Влияние руководящей клики НСДАП даже на своих сторонников падало с каждым днем. 15 декабря Геббельс записал в своем дневнике: «Стоит большого труда держать СА и партийный аппарат в духе ясного курса. Самое время прийти нам к власти».
Антифашистская боевая готовность масс росла. В докладах министерства внутренних дел о положении в стране с тревогой указывалось на возросший авторитет КПГ, на акции единства рабочего класса во время демонстраций, в осуществлении самообороны, в проведении стачек на предприятиях, забастовок квартиросъемщиков, на проявления солидарности, на различные пролетарские конгрессы и т. п.
С другой стороны, ощутимо продолжала нарастать и тенденция к оживлению экономической конъюнктуры, что могло положительно сказаться на укреплении будущего режима насилия. И наконец, принятое 11 декабря заявление пяти держав (США, Англии, Франции, Италии и Германии) относительно германского «равноправия» в вооружении служило особенно благоприятным исходным пунктом для форсирования фашистской политики агрессии — и войны.
Так как для ускорения назначения Гитлера явно требовалось дополнительное давление на рейхспрезидента, некоторые монополисты и нацистские бонзы стали готовить следующий шаг воздействия на Гинденбурга. Их план, руководящее участие в выработке и осуществлении которого снова принял Шахт, предусматривал свести вместе Папена и Гитлера, до этого действовавших в одном и том же направлении, но порознь. В качестве соучастника и режиссера этой встречи они привлекли барона фон Шрёдера. На допросе в Нюрнберге он показал следующее: «Прежде чем предпринять этот шаг, я посовещался с несколькими господами из хозяйственных кругов и в общих чертах получил информацию о том, как хозяйство относится к их (Гитлера и Папена. — В. Р.) сотрудничеству»64.
Папен, обозленный после назначения Шлейхера тем, что его преемник хочет вместе с «его» министрами, но без него достигнуть той же цели, к которой стремился он сам, уже примерно с 10 декабря (тоже по показаниям Шрёдера) пытался сблизиться с Гитлером. Он хотел успокоить ярость Гитлера лично против себя в связи с отказом 13 августа. После разговора Шрёдера с Папеном 19 декабря дело продвинулось настолько далеко, что Кепплер сообщил Гитлеру: «Господин ф[он] Щапен] считает скорое политическое изменение положения возможным и необходимым и полностью выступает за Ваше канцлерство. Господин ф[он] Щапен] желает иметь с Вами доверительную беседу, чтобы разъяснить Вам имевшее прежде место (в августе. — В. Р.) событие и поговорить о дальнейшем политическом процессе» 65.