– Как бы ни были различны наши мнения, все они предназначены для тебя, Хафиз, – прервал молчание Великий Маг. – Поэтому, я думаю, мы можем начать высказываться, не дожидаясь Великого Инсара, он просто выскажется последним. А начать я предлагаю самому близкому для Хани человеку, ведь именно с просьбы гончара началась вся эта история. Прошу тебя, мудрый Хаким, как ты считаешь, свадьбе быть?
– Свадьбе быть, если девушка ответит согласием. Во всяком случае, я готов выступить от имени Хани. Именно про него я хочу сейчас рассказать тебе, Хафиз, как отцу его избранницы. Я наблюдаю моего мальчика много лет и могу сказать, что за последнее время он сильно повзрослел. А эти три дня изменили его ещё больше – и во многом благодаря твоим дочерям, Хафиз.
– Спасибо, Хаким! Но что ты можешь сказать про него и мою старшую дочь, ты же видел их вместе?
Дервиш Хаким ответил не сразу.
– То, что я сейчас скажу, только моё мнение – и ничего больше, Хафиз. Постарайся принять мои слова как заботу и о твоей дочери тоже. Я постараюсь как можно мягче описать то, что вижу, но промолчать совсем не имею права. Шамсия привыкла к определённому образу жизни и отношению к себе. Я не вижу их как пару, Хафиз.
– Ты говоришь о богатстве, Хаким? – вскинул на Дервиша взгляд купец. – Но меня совсем не пугает разница в наших с Хани возможностях. Если ты помнишь, то, когда мы с женой прибыли в этот Город, потому что мой дядя оставил мне здесь скромный домик на берегу в наследство, все наши пожитки умещались в одной малюсенькой лодке. Через три года у меня уже был небольшой караван, а в год, когда родилась Шамсия, я отправил в море свой первый корабль. Я могу дать за моей дочерью очень неплохое приданое!
– И об этом я хотел говорить с тобой! – Учитель был искренне взволнован. – Не порть Хани большими деньгами. Он, может, и не богат, но у него есть дом и у него есть дело, которым он занимается с удовольствием. У него есть способности, и, когда рядом с ним появится человек, на которого он сможет положиться, он разовьёт их ещё сильнее. Не давай молодым лёгких денег, они развращают и делают душу ленивой, пусть они сами, как и ты в своё время, добиваются в жизни успеха. И говорил я о другом. Хани нужна жена-друг, жена-помощник. Подумай сам, можно ли представить в этой роли Шамсию?
– Но ведь Хани любит мою дочь!
– Да, Хафиз, любит. Но другую. В Шамсию он был влюблён, она ослепила его и заставила всеми силами души дотягиваться до себя. В этом её заслуга, но не более. Для каждодневной жизни этого мало. Да простит меня Хани за такое сравнение, но если перед осликом всё время держать морковку на верёвочке, то какое-то время он будет резво бежать за ней. Но если не кормить его в пути по-настоящему, то когда-нибудь он просто рухнет от голода и усталости. Хани и сейчас восхищается твоей старшей дочерью, Хафиз, но за эти дни чувство более сильное и гораздо более глубокое вытеснило её образ из его сердца. В нём теперь полновластно царит Шахрият.
– Шахрият? О боги! Но как же переживёт это известие моя старшая девочка? Сердце Шамсии разобьётся, если выберут не её!
– Позволь теперь и я вмешаюсь, Хафиз, – Великий Маг в кои-то веки убрал с лица свою привычную усмешку и был сейчас настроен очень серьёзно. – Твою старшую девочку ты избаловал. Да, да! Я буду говорить прямо и постараюсь беспристрастно описать то, чем являются обе твои девочки на сегодняшний день. Как Великий Дервиш говорил о Хани, так, думаю, и я могу говорить о твоих дочерях по праву человека, на глазах которого они росли и взрослели. Про разбитое сердце можно было бы говорить, если бы в нём жила любовь к Хани, а её отвергли. Но, поверь, к Хани Шамсия испытывает симпатию, любопытство, но любви там нет и в помине. Так что можно говорить всего лишь о лёгком щелчке по носу, да и то если она это сейчас заметит.