– О! Неужто правда, что сам Визирь у нашего гончара в близких приятелях ходит?! – начала было опять подшучивать старшая сестра, но, увидев холодный блеск в глазах отца, она присмирела и перестала испытывать его терпение. – У гончара мы часто покупаем посуду, папа. Я могу сказать, что у него одна из лучших лавок на базаре и уж точно самый лучший товар в гончарном ряду. Ещё он очень весело зазывает покупателей: рассказывает про свои горшки разные истории, как про настоящих людей, поёт песенки, шутит с соседними торговками… Я часто прошу слуг остановить наших ослов за углом соседней чайханы, и мы подолгу стоим и слушаем, как он балагурит, потому что, когда мы сами подходим к нему, он почему-то теряет дар речи и сразу замолкает.
Гончар, сидя в своей беседке, густо покрылся краской и хотел провалиться сквозь землю. Но он дал слово не вмешиваться в разговор и терпел дальше.
– А ты можешь что-нибудь добавить к рассказу сестры, Шахрият? – нежно спросил Хафиз.
– Мне кажется, что, кроме песен и веселья, Хани известны и страдания, отец.
– Почему ты так думаешь, дочь моя?
– Мы с сестрой в самом младенчестве лишились одной только матери, и знаем, какая это незаживающая рана. Но у нас всегда были твои любовь, тепло и защита, а он рано потерял обоих родителей сразу.
– Да, это так, дочь моя.
– Я думаю также, отец, что знавал он и минуты боли. Расплачиваясь на базаре за товар, заметила я шрам на тыльной стороне его руки. А когда однажды монеты просыпались на землю и мы наклонились подобрать их, увидела я ещё, что и обе его ноги до колена в следах от ожогов, похожих на брызги молока на загорелой коже.
Гончар с удивлением всматривался в девушку, которая напомнила ему то, что сам он, казалось, уже давно позабыл. В тот день, когда он только обучался обжигать горшки самостоятельно, из-за неплотно прикрытой заслонки печи внезапно просыпались прямо ему под ноги горящие угли. С тех пор на отметины от них никогда не ложится солнце. Ещё припомнил он, как первый раз нагрузил полным-полно товара для поездки на базар, а старое колесо не выдержало, подломилось, и с перекошенной повозки посыпались на него, раскалываясь друг об друга, миски и кувшины, а одним черепком пробило ему сверху кисть руки. И как прибежал он в сад к Учителю Хакиму, оставляя за собой на песке кровавую дорожку из капель, и как тот рыболовными крючками скрепил рану и оставил у себя жить на целый месяц, потому что сам Хани плохо управлялся одной рукой…
– Теперь можешь подойти к нам, Хани, – приветственно протянул руку к беседке купец. – Я хочу на эти три дня вручить тебе заботу о самом главном сокровище моей жизни – о моих дорогих дочерях. Я выполняю твою просьбу, жди их завтра в полдень у ворот Верхнего Города и сопроводи к властителю Инсару. А к закату доставь их обратно. А вас, дети мои, я прошу вести себя достойно и унять своё необузданное любопытство! Сколь угодно можете вы говорить о прошлом, для того и даётся вам это время, чтобы лучше узнать друг друга… Но запрещаю спрашивать о будущем и задавать Хани неудобные вопросы, на которые он не имеет права ответить до окончания этих трёх дней.
– Благодарю тебя, досточтимый Хафиз, – смотря прямо в глаза отцу своей будущей невесты, с искренним чувством отвечал гончар, – за твоё великое ко мне доверие и за то ещё, что всерьёз отнёсся к моим словам. Благодарю также и твоих дочерей. Они обе, хоть и по-разному, удивили меня своими речами и наблюдательностью. Я обещаю, что никто не посмеет не то что обидеть, но даже косо посмотреть в их сторону, пока они доверены моим заботам. И постараюсь, чтобы время, проведённое вне родного дома, стало для них отдыхом, а не испытанием, а люди, встреченные в эти дни, были к ним благосклонны и добры. Я сейчас же отправляюсь к Великому Визирю, чтобы договориться о завтрашнем визите.
IV
И снова гончар возвращался домой уже в сумерках. И снова, как и вчера, он перед сном заглянул под шелковицы к своему Учителю.
– Всё ли ладно у тебя, Хани? – спросил Дервиш Хаким своего молодого соседа. – Что принёс нам минувший день?
– Благодарю тебя, Учитель, за вчерашний совет. Этот день удивил меня! Всё, что вчера казалось невозможным, стало сегодня лёгким и простым. Я прямо пошёл к её отцу и честно рассказал о своих намерениях, хотя никак не ожидал, что он примет это так благосклонно. Чувствам моим было настолько тесно во мне, что было необходимо или высказать их, или хоть как-то действовать. Не нарушая ни законов, ни приличий, я пошёл к купцу не с просьбой отдать его дочь мне в жёны, а просто пересказать то, что говорили мне мудрецы нашего Города. И случилось чудо! Я видел её, я слышал её речи, и сам отец вручил её моим заботам на три дня! Пока только на три дня…