- Вы, надо сказать, чудесно загорели.
- Вы тоже. Удивительно хорошо.
- Это, знаете ли, целое искусство. Тут главное - не
торопиться. Сегодня уж до вечера буду лежать в тени.
Он начал есть бутерброд, запивая пивом. Она достала серебряный ножичек и принялась чистить персик, изящными движениями срезая тонкую нежно-розовую кожицу и аккуратно, почти педантично, укладывая ее кусочки на салфетку. Когда же наконец она вонзила зубы в спелую персиковую плоть, он впервые заметил, какие у нее полные губы. Рядом с чистой белизной зубов и зеленовато-кремовой мякотью персика они казались особенно сочными и яркими, и когда по ним потек сок, она сладострастно слизнула его кончиком языка.
- Обожаю эти персики, - произнесла она и внезапно смолкла, причем на лице ее появилось выражение крайней досады. В то же мгновение он услышал детские голоса и, повернувшись, увидел метрах в тридцати мальчика с девочкой и высокую блондинку в простом белом купальнике с синим пляжным полотенцем в руках. Несмотря на расстояние, ему показалось, что вид у девушки холодно-аристократический, пожалуй даже высокомерный.
Мальчонка, на котором не было ничего, кроме коротких голубых плавок, возбужденно подбежал к ним.
- Знаешь, что мы нашли? Старый якорь, он весь оброс ракушками, и еще канат, и здоровенного краба. Я краба хотел взять, но Хайди и Джун говорят, что он слишком мертвый...
- Хорошо, хорошо, милый, теперь марш обедать. - Она раздраженно повернулась к высокой девушке. Крапчатые зелено-карие зрачки смотрели прямо в бледно-голубые, почти прозрачные глаза немки с нескрываемой неприязнью. Ответный взгляд холодных голубых глаз был неподвижен, спокоен и столь же враждебен. - Я же вам столько раз говорила, к двенадцати дети должны быть в гостинице. А сейчас почти половина первого. Сами знаете, как эти алчные французы штурмуют ресторан.
- Это верно, миссис Пелгрейв, но иногда дети получают такое удовольствие, что...
- Ладно, идите. И заберите этот дурацкий мяч. Он нам до смерти надоел.
- Я его сейчас принесу, - вызвался Фрэнклин. Он вскочил на ноги и кинулся за мячом, сжимая в руках бутылку с пивом.
Когда он вернулся, немка посмотрела сначала на него, потом на пиво и вдруг - он этого никак не ожидал - широко и тепло улыбнулась. В то же мгновение он заметил, что волосы у нее точно такого же цвета, как песок, легкие и почти белые, выжженные солнцем.
Она взяла у него мяч.
- Спасибо. Ваше пиво выглядит очень заманчиво.
- Правда? Угощайтесь! У меня тут еще бутылка...
- Ну, ну, не балуйте ее. Ступайте, Хайди. Джун вон уж куда ушла.
Девушка быстро, как бы даже по-заговорщицки улыбнулась ему и пошла прочь. Мальчишка крикнул: "Оревуар! Гудбай!" - и побежал впереди нее, радостно подпрыгивая, но внезапно вспомнил о сыновнем долге и припустил назад, чтобы чмокнуть маму.
- Ну, ну. Боже, какие у тебя грязные руки. Смотри умойся как следует перед обедом. От тебя несет этим дохлым крабом. Хайди! Проследите, чтоб он умылся.
Через каких-нибудь десять секунд все было по-прежнему. Он с изумлением и отчасти с неловкостью увидел, как ее лицо преобразилось, словно скинуло маску напряженности. Она опять посасывала персик - так, будто ничего и не произошло; ее разноцветные глаза искрились отраженным светом моря.
- С этими девицами не знаешь чего и ждать, - проговорила она, впрочем спокойно и без злобы. - Я вот иногда думаю: а чем она занимается в свой выходной? Знаете, даже страшно становится. На вид-то рыба рыбой, из породы хладнокровных, да кто ж ее на самом деле разберет. Что вы о ней скажете как мужчина?
Он засмеялся.
- Мужчина? В восемнадцать-то лет? Да, пожалуй, мужчина.
- Восемнадцать? Боже милостивый, на вид вам не меньше двадцати трех. Она одарила его откровенно льстивым взглядом неподвижных и проницательных глаз. - Так что вы о ней скажете? Или вы не из тех, кто полагается на первое впечатление?
- Да, сразу как-то трудно. Вначале она мне показалась ужасно высокомерной, а потом... не знаю...
- А я вот человек импульсивный. Сразу же решаю, кто чего стоит. И что интересно, почти никогда не ошибаюсь. Вот взять вас, например.
- Меня? Как это?
Она уже покончила с персиком и теперь так же тщательно и изящно чистила длинную золотисто-зеленую грушу. Прежде чем ответить, она срезала длинную грушевую стружку и медленно отпила молока.
- Если я не права, так и скажите. Великодушный, способный тонко чувствовать и переживать, абсолютно никому не желает зла... быть может, чуточку импульсивен, как я. Во всяком случае, хочет нравиться. И что совсем уж редкость в наше время - хорошо воспитан.
- Ну, к такому можно только стремиться.
- Не скромничайте. - Она опять улыбнулась ему, да так тепло и сосредоточенно, что он весь напрягся, будто от внезапной судороги. - Вы такой и есть.
Не зная, что сказать, он начал свой третий бутерброд и отхлебнул пива.
- Вы, наверное, только что окончили школу? Или нет еще?
- Последнее полугодие.
- И дальше чем займетесь?
- Фотографией. Надеюсь.
Она сказала, что это очень интересно, и, разрезав грушу пополам, выгребла сердцевину. При этом половинки заполнились соком, и, отправляя грушу в рот, она, как и прежде, сладострастно слизнула сок, потекший по подбородку.
- Я сегодня не захватил фотоаппарат. До этого каждый день таскал. Вот глупость! Мне бы очень хотелось вас сфотографировать.
- Правда? Это приятно.
- Вы не против? Я тогда сбегаю, как пообедаем. Я могу нащелкать штук тридцать. Вы выберете, что вам понравится, и я увеличу.
- Вот видите, я не ошиблась. Вы в самом деле великодушный.
Через полчаса он поднялся и сказал, что пойдет в гостиницу за аппаратом. Он уже сделал первый шаг, когда она проговорила:
- Я буду вон у тех сосен. Солнца на сегодня достаточно. Ищите меня в тени.