— Может, это уже… семейное предание… не совсем соответствующее действительности? — проявил скептицизм Штольман.
— Мне так не кажется. Думаю, Антоша увидел в Софи то, чего ему не хватало дома — любовь, заботу, понимание, в своей-то семье он явно не был любимцем. Мать хоть и дала ему талисман — а какая бы не дала это сыну, уходившему на войну, не встала на его сторону, когда он написал им, что жив. Правильно он сделал, что не поехал домой, это бы ему только сердце разорвало. Родственники женщине, которая их сына и брата по сути с того света вытащила, должны были ноги целовать, молиться за нее каждый день, а не вести себя как последние свиньи… Не по нраву им видите ли пришлась невестка… которая, возможно, рискуя своей жизнью и жизнью своих детей его к себе домой привезла и выходила… Если бы подобное произошло с моим братом или сыном, век был бы благодарен той женщине, что спасла. А то что из страны, с которой воевали, так она-то свое милосердие проявила к человеку, не глядя на национальность…
— Думаете, поняла, что француз?
— Конечно, поняла. Может, не сразу, но потом точно. Возможно, бредил как Павел Александрович, звал кого-нибудь, раз был так плох… Но она ведь его до конца выходила и после из дома не выгнала, когда уже определенно было известно, что он француз… Прекрасная женщина, добрейшая и порядочная. Видела, как Антоша из мальчика в молодого человека превратился, и влюбилась. Для нее его чистая душа была важнее шрамов, о которых он переживал. Влюбилась, но никак виду не подала, она же ему не пара, старше намного и с детьми. А могла бы и завлечь, много ли надо, чтоб мальчишку соблазнить. Пара жарких поцелуев и он ее… пока не надоест… Вдова ведь, по мужской ласке соскучилась, а тут источник сладострастия в ее доме, где она хозяйка… Хорошо, что они открылись друг другу, благодаря этому счастливую жизнь вместе прожили. Знаете, мне поговорка вспомнилась, не было счастья, да несчастье помогло. Если б не та война, и не встретились бы, как бы цинично это не звучало…
— Да, их свела война, Вы правы. Хоть кому-то кроме горя она принесла счастье…
— Да, таких счастливых семей как у Паскалей немало. Помните, я сказал Паскалю, что знаю офицеров-потомков комбатантов? Дед одного также женился по любви и создал прекрасную семью. Но не все оставшиеся французы были такими порядочными как дед моего знакомого или как юный дю Плесси. Некоторые просто воспользовались ситуацией и добротой людской. Дед другого офицера — мразь еще та. Бабкина семья приютила француза, он вскружил голову барышне, они повенчались, двое детей появились один за другим. А потом вроде как поехал повидать родных, и с концами. И про жену забыл, и про детей, что они есть у него. Она искала его, но он так и не объявился, как в воду канул. Много лет спустя узнала случайно, что он и не собирался возвращаться. Он нашел способ с удобством переждать тяжелое послевоенное время у людей, давших ему стол и кров, и, чтоб не выгнали, женился на их дочери. А как случилась оказия, был таков. Вернувшись во Францию, женился там.
— Позвольте, полковник, то есть как женился? Он же в России был женат. Не сожительствовал с женщиной, а венчался с ней. Жена не умерла, он с ней не развелся. Это же двоеженство, — заметил следователь Штольман.
— Не знаю, как. Через пять лет после его отъезда его жена подала прошение о расторжении брака с безвестно отсутствовавшим супругом, но его не удовлетворили. Знакомый ее мужа, который сам осел в России на всю жизнь и тоже обзавелся семейством, навещая своих родственнков там, случайно встретил его, у того была новая жена, не любовница, а именно супруга, и дети, старший из которых был года на три года моложе младшего сына, оставленного в России. Вот такие новости получила русская жена того негодяя, которой так и не удалось избавиться от брака с ним. С другой стороны, была бы она счастлива с ним, если б он не уехал? Думаю, что нет. С таким человеком настоящего счастья не построишь, лишь иллюзию, до поры до времени, пока ему самому выгодно, чтоб так казалось… А она хоть и не смогла больше выйти замуж, жила потом, как говорится, в греховном союзе, но с хорошим, добрым человеком, который воспитал ее обоих сыновей. Они его по сути отцом и считают, а не того французского проходимца. От некоторых людей лучше быть на расстоянии, и чем дальше, тем лучше. Брат дю Плесси к этой же категории людей относится…
Да что там, свекр мой из таких же был. Вон Мария переехала от отца к нам и словно другим человеком стала. Полнокровной жизнью зажила, радость в ней почувствовала, без постоянных-то оглядок, что отец скажет… К примеру, готовить предложила, сказала, что для нас с Юлей ей самой это делать хочется. Дома ее отец заставлял, хоть у них и прислуга была. Говорил, что раз она на шее у него сидит, пусть хоть в хозяйстве от нее какая-то польза. Готовила она отменно, только отцу все было не так, то недосолено, то пережарено. Рагу из кролика готовила так, что и косточки хотелось обсосать, а ему все было не по вкусу. И не потому, что в еде был привередливый, а потому что хоть так мог ей ежедневно досаждать…
— А тефтели она готовит?
— Еще какие! Я ведь поэтому их и заказал.
Тефтели, которые принесли вместе с телятиной для Штольмана, по мнению Дубельта, были изумительными, как и штрудель, поданный позже, как раз перед тем, как в ресторан зашел Карелин.
========== Часть 20 ==========
Увидев Штольмана в компании с другим господином, Карелин направился прямо к ним, только отдав метрдотелю свою шляпу.
— Добрый вечер, господа. Яков Платонович, я не хотел Вас отвлекать, но не мог не засвидетельствовать Вам еще раз свое почтение.
— Алексей Александрович, позвольте Вам представить — Анатолий Иванович Дубельт, полковник из Петербурга.
— Очень приятно. Карелин Алексей Александрович, здешний помещик.
— Алексей Александрович, Вы присаживайтесь. Полковник согласился принять участие в розыске Каверина.
Карелин сел на свободный стул и поставил саквояж рядом с ним на пол.
— Господин полковник, Вы знакомы с Кавериным?
— К моему счастью, нет. Я, скажем так, видел его.
— До его отставки?
— Как раз перед ней. Ротмистр Каверин был подозреваемым в деле о расхищении полкового имущества, но был оправдан. Однако был вынужден выйти в отставку по решению полкового суда чести.
Карелин попытался осмыслить то, что только что узнал, взял со стола рюмку Штольмана, залпом выпил коньяк, помолчал, затем пробормотал:
— Вот же угораздило Ульяну связаться с человеком, у которого ни стыда, ни совести, ни порядочности, ни чести… Ладно бы просто бабником был и любил покутить да пыль в глаза пустить, но подобным себя запятнать… быть под следствием, уйти в отставку по решению суда чести… какое позорище…
Штольман налил в свою рюмку коньяка, так как не увидел поблизости полового, чтоб он подал еще одну, и протянул Каверину, тот снова выпил.
— Как я потом Тане такое смогу сказать? Ей и того, что ее мать замужем за ним не была, хватит…
— Вам не следует ей говорить подобного, — посоветовал Дубельт. — Если она у него, сам он ей про это не скажет. А когда она найдется, лучше про такого никудышного отца вообще поменьше говорить. Был и был, хотя фактически никогда и не было…
— Вы думаете, она найдется?
— Очень на это надеюсь. Мне кажется, что Ваша дочь действительно может быть у Каверина. Я попрошу одного знакомого офицера порасспрашивать, не знает ли кто, где он живет или жил, выйдя в отставку.
— Премного Вам благодарен.
— Мы с господином Штольманом тут поразмышляли. И у нас есть вопрос. У Вашей супруги ведь была прислуга?
— Да, приходила одна женщина. Убирала, обеды готовила, а ужины — когда Ульяна с Ильей Анатольевичем, к примеру, вечером в ресторан не собиралась. А завтраки Ульяна готовила сама.
— Любопытная прислуга? Могла в хозяйских вещах рыться?
— Не знаю. Скорее всего нет, по крайней мере производила положительное впечатление.