— То есть Ваша жена к любовнику, а Вы с ее дочерью от него дома сидели? — недоуменно посмотрел на Карелина Дубельт.
— Я со своей дочкой дома время проводил. Я же с самого начала, как только узнал, что у Ульяны от Каверина будет ребенок, решил, что он будет нашим общим, то есть ее и моим. Ну родилась Таня похожей не только на Ульяну, но и на Каверина, что ж поделать, не отказываться же от нее из-за этого…
«А вот Платон Штольман по сути отказался от ребенка жены, потому что он был похож не на нее, а на ее любовника. Так и сказал ему потом, что если б мальчик походил на жену, стерпел бы, а видеть каждый день Ливена — выше его сил», — с горечью подумал Яков Платонович.
— А какая она красавица, Вы вот сами посмотрите, — Карелин взял с пола саквояж, вынул из него карточку, которую уже показывал Штольману, и протянул полковнику.
— Да, очень красивая девочка, и дочь Каверина — никаких сомнений быть не может.
— Вот как такая красавица родному отцу может быть не нужна? Я не хотел, чтоб Ульяна с Кавериным уезжала, не семейного склада он мужчина, но надеялся, что когда они вместе будут жить, у него появятся хоть какие-то чувства к дочери, но нет, не случилось, — покачал головой Карелин. — Когда Ульяна уехала и Таню с собой увезла, мне стало так одиноко, так тоскливо… и я познакомился с одной дамой, стал ее навещать… И тут в Затонске к одной вдовушке захаживаю.
— А сейчас, когда сами овдовели, и жениться сможете, — сказал Дубельт, возвращая Карелину портрет.
— У меня нет таких намерений, да и дамы не те, с которыми я мог бы рассматривать совместную жизнь. Я же формально состоя в браке, не мог встречаться с теми женщинами, которые искали серьезных отношений с перспективой замужества. Только с теми, которым время от времени было нужно мужское общество… без обязательств… Да даже если я когда-нибудь и надумаю жениться, нужно будет не только о себе думать, но и о том, примет ли Таня эту женщину… Хоть бы нашлась поскорее, я за нее очень переживаю.
— Очень Вас понимаю. У самого двое детей, хоть и взрослых уже. Но отцовское беспокойство от того, что они выросли, никуда не делось. У меня… предчувствие, что мой знакомый офицер сможет выяснить, где Каверин. И тогда останется только съездить туда и забрать девочку.
— Дай-то Бог… — вздохнул Карелин и снова взял стопку Штольмана.
— Алексей Александрович, если Вы сами правите, то коньячком-то не увлекались бы… — посоветовал Яков Платонович.
Только сейчас Карелин заметил, что пил коньяк из рюмки начальника сыскного отделения:
— Извините… как-то само собой получилось… Я закажу еще бутылку для Вас. И ужин, конечно, тоже за мой счет. Отказа я не приму. Хоть как-то Вас, господа, отблагодарить. Не каждый будет незнакомому человеку помогать, да даже просто про его проблемы выслушает… как Вы оба… Дай Вам Бог здоровья…
— Да, здоровье при нашей службе не помешает, — согласился Дубельт. — Господин Карелин, если я что-то узнаю, я сразу же сообщу Якову Платоновичу.
— Благодарю. Не буду Вас больше отвлекать от приятного вечера.
Карелин переговорил с метрдотелем и покинул ресторан. Васька, который снова подошел к их столу, поставил чистую рюмку. Штольман налил в нее коньяка, но пить раздумал. И покачал головой:
— Неловко мне ужинать за счет Карелина. Я ведь ему помощь свою предлагал бескорыстно, а не за… награду…
— Да и я согласился Вам помочь тоже не за ужин, хоть и пошутил тогда об этом. Яков Платонович, Вам неловко ужинать не только за счет помещика, но и за мой, и за Павла Александровича. Не сердитесь на него, он сделал это из лучших побуждений.
— Вы поняли, что я был сердит?
— Яков Платонович, ну Вы же Ливен, а, значит, как я уже сказал, человек гордый, — улыбнулся полковник. — И Павел Александрович гордый. Но кроме того заботливый. Он хотел, чтобы его племянник мог пригласить свою жену на ужин, например, в честь какого-нибудь знаменательного события, и наслаждался трапезой, а не беспокоился о том, может ли он позволить себе то, что не всем по карману… Вы же бы не отказали Анне Викторовне в выборе чего-нибудь этакого… но дорогого.
— Нет, конечно. Но она сама вряд ли бы решилась заказать такое.
— А какой тогда интерес отмечать событие, если думать не о том, какое счастье сидеть за столом с любимым человеком, а о цифрах в меню? — усмехнулся Анатолий Иванович. — А о Карелине могу сказать, что он хочет отблагодарить полицейского чина и штаб-офицера хотя бы ужином в ресторане, поскольку предложить за помощь деньги, как это могло бы быть в другом случае — это унизить нас. Мы же с Вами не частные сыщики, чтоб за розыск деньги брать… Он человек порядочный, совестливый, совершенно не такой как тот же Каверин, который считает, что это ему все должны… Найдется девочка, не удивлюсь, если осенью он Вам с Анной Викторовной кабанчика доставит.
Штольман не отреагировал на последнюю ремарку Дубельта и спросил о другом:
— Полковник, у Вас действительно есть предчувствие?
— Это Вы о том, что я ему сказал? А что я еще мог? Предчувствия нет, а надежда есть — на того офицера. Он очень, скажем так, целеустремленный и дотошный. Все сделает, чтоб найти хоть какую-то информацию о том месте, где может быть Каверин… А Карелин — человек добрый, сердечный, с таким девочке будет хорошо… в отличии от родного папаши…
— Думаете, она все же у Каверина?
— Мне так кажется.
— Вот только как она к нему добралась?
— Ну если такая же ушлая как Каверин, то нашла способ как. Тот, как говорится, без мыла в любую щель мог залезть, особенно, пользуясь своей внешностью… Вы не подумайте, что я о девочке дурного мнения, но, возможно, она к своим годам уже научилась извлекать выгоду из своей красоты…
— А Каверин на самом деле такой красавец, как говорят?
— Ну я не знаток мужской красоты, чтоб судить… — ухмыльнулся Дубельт. — А если серьезно, то да, внешность у него хоть куда. Ростом, наверное, будет как Павел Александрович, прекрасно сложен. Кожа светлая, а волосы наоборот темные, вьющиеся, темно-карие почти черные глаза, длинные ресницы — как мне кажется, в нем есть что-то от южных или восточных народов, что-то почти неуловимое, что делает его лицо необычайно привлекательным для глаз. Он и в свои тридцать девять был весьма хорош собой, а в молодости, думаю глаз не оторвать было… А вот ему самому кое-что не мешало бы оторвать…
Штольман рассмеялся:
— Суровы же Вы, господин полковник.
— А мне не смешно… Сколько женщин на его внешность были падки и сколько из них после страдали? Скольким он сердце разбил? Скольких бросил? А сколько у них от него таких тань кроме той, о которой мы знаем? И ведь не у всех их есть сердобольные мужья подобно Карелину, чтоб его отродье, путь и неземной красоты своим признать. Вам подобные вопросы в голову не приходили?
— Нет, если честно, не приходили…
— Извините, Яков Платонович, не нужно мне было этого говорить… Это очень… деликатная тема…
— Вы, должно быть, подумали, что Ваши слова я мог принять на свой счет?
— Да, подумал… после того, как высказался. Еще раз прошу у Вас прощения.
— Анатолий Иванович, я Ваши слова с собой не соотнес… поскольку неземной красотой не обладаю, — улыбнулся Штольман. — А насчет Каверина, Вы считаете, у него не одна Таня?
— Я этого не знаю, но не удивился бы, если бы оказалось, что у Каверина есть и другие внебрачные дети. Если мужчина не думал о последствиях плотских утех, когда ему пошел четвертый десяток, то вряд ли его это заботило, когда ему было двадцать… Хотя, возможно, ранее у него были дамы, которые сами об этом беспокоились. А мадам Карелина оказалась беспечной…
— Карелин говорил, что до романа с Кавериным жена дважды была в положении, но скинула.
— Вот и ответ. Решила, что не может ребенка родить. Что даже если забеременеет, не выносит, так что волноваться не о чем. А получилось по-другому. И забеременела, и выносила, и родила. От любовника, которому в отличии от мужа этот ребенок был совершенно не нужен. Какие же люди разные… Мужчине тридцати с лишним лет свой ребенок не нужен, а мальчишка в девятнадцать лет двум чужим детям отцом стал. А потом воспитанный им пасынок его младшего сына принял… Знаете, всегда приятно слышать про семьи как у Паскаля, где любовь и согласие. Только, к сожалению, достаточно и таких, где не все по уму, как у мадам Карелиной, — вздохнул Дубельт. — И больше всего в них жалко детей, как Таню, которая очень скоро узнает, как было на самом деле с ее матерью и… родственниками…