Ему опять приснилась Анна, сидевшая под большим деревом вместе с мужчиной. И снова он не понял с кем — или с ним самим, или с Павлом. Павлом Ливеном. Ливен, Ливень — он думал о ливне до того, как заснул. Может, созвучие слов вызвало такое сновидение? Сон уже становился навязчивым. От этого ему было немного неуютно, но не неприятно — как могло бы быть, если бы повторявшийся сон был про гадкие письма, что он получил. Нужно будет попросить Коробейникова порасспрашивать в городе…
Утро Штольман решил начать с почтамта. Его не вызвали на службу, значит, пока ничего не случилось. Как сложится день — кто его знает. Он был не единственным, кто поспешил с утра воспользоваться услугами телеграфа. В дверях он столкнулся с полковником Дубельтом.
— Яков Платонович, утро доброе. Телеграмму своему знакомому я уже отправил. Буду ждать от него известий.
— А я от Белоцерковского, кому собираюсь телеграфировать — попрошу опросить почтальона и проверить вокзалы.
— Хорошо.
— Анатолий Иванович, Вы вчера не промокли?
— Нет, потоп с неба начался, как только я зашел, точнее забежал в гостиницу. Представьте себе, я все еще могу бегать — когда нужно, — улыбнулся Дубельт. — И к Вам в участок забегу — побеседовать с Вашим помощником, во вторую половину дня, скорее, ближе к концу. Если, конечно, он будет на месте. Честь имею!
Будет ли его помощник в участке после обеда, начальник следственного отделения не знал, но когда он появился в кабинете, Коробейников был уже там:
— Доброе утро, Яков Платонович! — приподнялся он со стула.
— Приветствую, Антон Андреевич! Никаких происшествий с утра?
— Господь пока миловал. Смотрю, пока меня в городе не было, ничего страшного не случилось.
— Ничего такого, для чего было бы необходимо прервать Вашу поездку и отозвать из нее на службу. Кстати, как съездили?
— Замечательно! Я ездил на свадьбу к кузине, она вышла замуж за земского врача, — с гордостью сказал Коробейников. — Он приезжал в гости к приятелю в город, где мои родственники живут. У тетки моей мигрень случилась, и доктор, что у соседей гостил тогда, пришел ее осмотреть, так и познакомились. А потом он несколько раз специально приезжал, чтоб с кузиной моей встречаться, и предложение ей сделал. Венчание в его родном городе было, так как у него родни больше и родители старенькие. А с нашей стороны родственников мало, да и жених — человек значимый, уважаемый, нельзя было не поехать…
— Ну и хорошо, что съездили. Сами-то там ни с кем не познакомились? — полюбопытствовал Штольман.
— Откуда Вы знаете, Яков Платонович?
— Да вид у Вас, Антон Андреич, больно цветущий.
— Познакомился. Барышня та — родственница жениха, прекрасная барышня.
— Что-то непостоянны Вы в своих увлечениях, Антон Андреич, — подначил помощника Яков Платонович. — То дама, которая в одном нашем деле фигурировала, то Анастасия Николаевна, с которой Вы вместе танцевали на нашем приеме…
Коробейников вздохнул про себя: он очень постоянен в своих… привязанностях, но только разве такое скажешь Штольману… про его жену? И раньше Анна Викторовна была не про него, а сейчас тем более. Другие барышни — как знать, может, и его ждет счастье с какой-нибудь. Но точно не с Анастасией Николаевной Трегубовой.
— С Анастасией Николаевной я только танцевал, больше ничего… Конечно, она барышня видная, только вот Николай Васильевич никогда бы моих ухаживаний не одобрил. Ему другого кавалера для дочери подавай — как тот офицер из гарнизона, который сейчас за ней ухаживает. С позволения ее батюшки, разумеется… Куда уж мне до него, — махнул рукой Антон Андреевич, — штабс-капитан, дворянин…
— Штабс-капитан?
— Штабс-капитан Розен… который молитвенник князей Ливенов в карты у Никанорова выиграл… Извините, что о таком неприятном моменте напоминаю…
— Момент, безусловно, неприятный, — согласился Яков Платонович. — Но Розен — человек порядочный и благородный. И не его вина, что тогда произошло.
— Не его. Во всем Никаноров виноват…
— Насколько мне известно, Розен помог огранизовать погребение Баллинга, жертвы алчности Никанорова.
— Да? Этого я не знал… Но и без этого он мне хорошим человеком виделся, я рад за Анастасию Николаевну, что она с ним встречается.
— А та барышня со свадьбы? Очень понравилась?
— Очень. Антонина Тихоновна — очаровательнейшая барышня, — улыбнулся Антон Андреевич. — Как оказалось, в соседнем уезде живет. Мы ведь с ней так и разговорились — про родные места… Потом о многом говорили… Я ее на несколько танцев приглашал, она мне ни разу не отказала… Обратно мы вместе в поезде ехали, только она на предыдущей станции вышла… Могли бы пообщаться лучше… душевнее, только, к нашему несчастью, в том же вагоне Ребушинский ехал. Видел, что я разговаривал с барышней, к которой интерес имел, но раза три к нам подходил, разговор прерывал…
Ребушинского не было в городе, вот, наверное, почему накануне в «Затонском Телеграфе» не появилось статьи о том, какая служба была у Его Сиятельства князя Ливена — о чем по Затонску уже поползли слухи. Или же, даже если он был бы в городе, он не посмел бы написать про службу князя? Интересно, куда он ездил?
— Сочувствую Вам, что Ребушинский так бесцеремонно вмешивался в Ваши беседы с барышней… Откуда он возвращался?
— Из Москвы. Он туда за последний месяц второй раз ездил, сокрушался, что так денег не напасешься.
— Второй раз за месяц в Москву? — насторожился Яков Платонович. Москва была одним из городов, откуда были отправлены мерзкие письма. Он не думал, что Ребушинский сам мог их посылать, зачем ему это? Штольман, незаконный сын князя, какой-никакой, а герой для его статеек… И все же упускать из виду тот факт, что Затонский писака бывал в Москве, не стоит.
— А в ближайшее время он еще куда-то ездил?
— Кажется, только в Тверь.
Тверь — еще один город из списка…
— Антон Андреич. у меня к Вам будет просьба. Именно просьба, а не поручение. Вы не могли бы… аккуратно, не привлекая внимания, поспрашивать в городе, кто в последний месяц ездил в Москву и еще несколько городов, — Штольман написал список и отдал Коробейникову. — И кто оттуда приезжал в Затонск. Это моя личная просьба.
— Понимаю, Яков Платонович, — кивнул Коробейников, — Вам это нужно для дела, только официально Вы такой информации собрать не можете…
— Именно. И поэтому прошу Вас помочь мне.
— Всегда готов, Яков Платонович. Я Вам сразу скажу про кого знаю. Купец Игнатов приезжал из Москвы по своим делам. Знакомый Трегубова из Твери на воды. Помещик один на ярмарку в Тверь ездил за лошадью, имя его из головы сейчас выскочило… Я на пристани поспрашиваю, я же там билетным кассиром был, меня там хорошо знают. Ну и на вокзале тоже поинтересуюсь, как Вы сказали, аккуратно. Конечно, только про те города, откуда в Затонск можно напрямую добраться… Еще потихоньку обойду гостиницы и постоялые дворы, там тоже можно много чего выяснить…
— Премного буду Вам благодарен.
— Может, тогда я пристань схожу, я мигом обернусь.
— Что ж, сходите, Антон Андреевич, только заодно проверьте, не появился ли дома Брянцев — свидетель по делу об ограблении в Слободке. А то его показаниям у меня веры нет. Жена говорила, что он должен во вторник-среду вернуться. Если дома, пусть городовые его в участок доставят.
— Будет сделано, Яков Платонович.
За несколько дней Коробейников соберет хоть какие-то сведения, при этом, так как он местный, его вопросы многим не будут казаться подозрительными, как если бы их задавал следователь Штольман. Размышления Якова Платоновича прервал стук в дверь.
В кабинет начальника сыскного отделения зашел молодой помещик Юрий Григорьевич Дубровин с мальчиком лет четырех. Ребенок был на него очень похож — такие же светло-русые волосы, добрые голубые глаза, веснушки на лице. Одной рукой он держался за молодого человека, а второй прижимал к себе игрушечный паровозик. Дубровин погладил мальчика по голове: