Ханган* так красив по вечерам, что нет на свете слов, которые смогли бы выразить эту красоту в полной мере, передавая весь тот спектр чувств и эмоций, появляющихся при посещении этого места.
Чимин стоял на небольшом мостике, задумчиво вглядываясь в мутную воду.
Он и сам не знал, что здесь забыл — обычно свободное от учёбы время Пак проводил со своим лучшим другом или в гордом одиночестве, с какой-нибудь мангой в одной руке и чашкой чая в другой. Парень не слишком любил парки, он никогда не понимал восхищения некоторых людей природой и красивыми пейзажами, и уж точно не готов был вылезать из уютного кокона, сделанного из одеяла, просто ради того, чтобы посмотреть на красивые виды, которые он, если на то пошло, мог загуглить, не выходя из дома.
Он до сих пор помнит разговор, состоявшийся с Тэхёном после того, как тот узнал, что его друг не ценит «высокое и возвышенное»:
<…>
— Я правда не понимаю, зачем ты притащил меня сюда, — возмутился он тогда, на что Тэхён, пожав плечами, ответил:
— Тут красиво.
Чимин поначалу, право слово, подумал, что Ким издевается.
— И всё? Но на что мне эта красота, если я только и могу, что смотреть на неё?
— А красота — она вообще вся такая, — горько хмыкнул Тэхён, — все восхищаются ей, но она никому не нужна больше, чем на пару минут. Это как в музее — люди охают и ахают над каким-нибудь хитроёбистым креслом, отделанным золотом, но никто и никогда не поставит такое у себя дома. Именно поэтому, всё красивое, как правило, страшно одиноко.
< … >
Эти слова почему-то крепко врезались в память Чимина. Наверное, это случилось из-за того, что Тэ в принципе редко говорил серьёзно, предпочитая дурашливость и лёгкую иронию, однако тогда он выглядел как никогда задумчиво и печально.
Но это всё к чему? Ах да, только к тому, что никогда особо не восторгающийся живописными видами Пак сейчас буквально стоял, раскрыв рот, глядя на захватывающий дух вид вечернего Хангана.
Он так увлёкся разглядыванием водной глади, что не услышал звука приближающихся шагов, а потому вздрогнул, когда чья-то рука легла ему на плечо.
— Учитель Мин?
— К чему такая официальность, Чимин-и?
Сонбэнним подошёл ближе, нежно касаясь рукой мягкой щеки Чимина — тот ощутимо вздрогнул: его зрачки непроизвольно начали расширяться.
Несколько секунд тянулись вечность — Юнги замер, пристально рассматривая Чимина, после чего, вздохнув, невесомо коснулся его губ своими, сминая их в нежном, осторожном поцелуе.
Чимин думал, что перед ним, как в романах (да, он читает романы, а кто тут без греха?), откроются врата ада, случится катаклизм, цунами сметёт всё на своём пути и мир прекратит своё существование — но нет, ничего подобного не случилось. Наоборот, Пак ощутил невероятный прилив нежности, ибо губы у учителя Мина были мягкими и тёплыми, прямо как поду…
Стоп, что, подушка?!
***
Чимин проснулся, обнаруживая себя в страстном поцелуе с подушкой, с ощущением лёгкой обиды и вселенского облома, причём он сам не до конца понял, почему: то ли потому, что ему приснилось, как его целует его же учитель, то ли потому, что это был просто сон.
«Чёртов, мать его, сонбэнним!» — почти рычал Пак, собираясь в школу.
В самом учебном заведении к нему снова прилепилась Хёна, но он не стал её отцеплять, причём опять-таки до конца не понял, почему. Мозг отчаянно вопил что-то про нормы морали и уважение к старшим, в которое явно не вписывались похабные сны и воображаемые поцелуи. А ещё Тэхён, который, как всё ещё свято был убеждён Чим, просто без ума от костлявого сонбэннима, и если он хоть глянет в сторону учителя Мина, его впечатлительный друг не переживёт этой трагедии.
Эх, знать бы Чимину, решившему поиграть в великомученика путём отказа от своих чувств, которых по его мнению всё-таки нет, что его другу Мин Юнги нужен, как корове седло, и что он давно обрёл своё счастье в лице одного миленького десятиклассника.
… Но он не знал, нет, а потому покорно позволял Хёне домогаться до него, думая, что так будет правильно.
Так будет больней…
Больней, но правильней…
Сегодня среда, а значит — ещё один урок у учителя Мина. Чимин нервно крутил транспортир на пальце, ожидая физика и невольно вспоминая детали сегодняшнего сна, но если первый ещё хоть как-то можно было списать на гормоны, то второй…
Одно дело трахаться с учителем, пусть и во сне, пусть и не гею, но совсем другое — с этим самым учителем целоваться, да ещё и нежничать, как влюблённая парочка. Он бы мог смириться с мыслью, что его возбуждает сонбэнним, но не с мыслью, что он хочет с ним отношений.
Но вот — пришёл Юнги и окинул его нечитаемым взглядом, после чего с независимым видом начал записывать условия очередной задачи на доске, не говоря при этом ни слова. Тишина становилась всё более невыносимой, она давила на обоих, делая обстановку между ними ещё напряжённей.
Молчание прервал внезапный вопрос:
— Что у тебя с Хёной?
— Что? — не понял Чимин.
— Вот это я и хочу знать, — Юнги подошёл к парте Пака, приподнимая его голову за подбородок, тем самым заставляя смотреть себе прямо в глаза.
— А не всё ли вам равно, учитель? — фыркнул Чимин, освобождаясь от рук старшего. — Мы с Хёной встречаемся, и у нас, чтобы вы знали, всё просто замечательно.
— Кому ты пытаешься соврать, Чимин? — хмыкнул Юнги, наклоняясь к нему намного ближе, чем было позволено трудовой этикой.
— Я-я не вру! — крикнул Пак, отпихивая Мина своим маленьким кулачком. — И вообще, учитель, мне кажется, вы слишком много себе позволяете.
Тот мягко ухмыльнулся, опаляя шею Чимина горячим дыханием:
— Ай-ай-яй, Чимин-и, хорошие мальчики не врут своим учителям. Вероятно, мне стоит тебя как следует наказать…
— Чимин!
— А? Что?!
— Ещё раз спрашиваю, что у тебя с Хёной? — терпеливо повторил Юнги, смеривая внезапно зависшего младшего подозрительным взглядом.
— Мы встречаемся, и вообще, у нас всё хорошо, и вообще, я её люблю, и вообще, у нас будут две собаки и три лемура… — продолжая бормотать себе под нос бессвязный бред, Чимин поспешно побросал тетради и ручки обратно в рюкзак, после чего пулей вылетел из кабинета, оставляя учителя пребывать в сильном недоумении в гордом одиночестве.
***
Чимин собирался на свидание с Хёной без особого энтузиазма — приставучая девушка, несомненно, только и ждала момента, когда сможет прыгнуть к нему в постель.
Эх, сказал бы кто бедняжке, что для того, чтобы оказаться в лежачем положении с Паком, она не вышла ростом, цветом глаз, полом…
— Оппа! — Хёна, разогнавшись, повисла на Чимине, как коала опутывая его своими конечностями.
Пак обречённо вздохнул, ненавязчиво скидывая с себя моментально надувшуюся девушку:
— Куда ты там хотела сходить?
— В кино, — предложила Хёна, — желательно, на последний ряд, — девушка подмигнула, намекая на то, чем она собиралась заниматься на этом самом ряду.
— В кино, так в кино — сядем по центру, — обрубил Чимин, направляясь со шмыгнувшей ему под руку Хёной в кинотеатр.
… Разочарованию Чимина не было предела, когда он понял, что кроме последнего ряда свободных мест в зале не осталось, зато Хёна была до жути довольна таким поворотом событий.
Расположившись на своих местах, Пак тут же убрал её руку со своего колена, ибо та так и норовила переползти повыше, в совсем неподобающее для этого место.
В какой-то момент ему показалось, что надоедливая девушка поняла намёк и решила держать свои конечности при себе, но примерно на половине фильма он снова ощутил чужие руки уже на плечах. Таким образом, вместо того, чтобы в полной мере насладиться сюжетом, Чимин провёл два часа в бесконечном сражении с неугомонной девушкой, которая под конец чуть ли не полезла к нему на колени.
Пак выходил из кинотеатра с чувством моральной опустошённости, познавшим бренность бытия и разочаровавшимся в женском роде окончательно. Гетеро, конечно, гетеро, но на свидание с этой прилипалой он больше не пойдёт.
Возвращаясь домой, подавленный и огорчённый Чимин заприметил весьма интересную картину: Тэхён или же кто-то, поразительно на него похожий, с упоением целовал какого-то парня, лицо и фигура которого были скрыты просторной одеждой и капюшоном.