Дальше движение к окну перед подъемом на второй этаж вошло в стереотип поведения Мартины. Всякий раз, когда гусыня подходила к лестнице, она сначала прогуливалась в сторону окна и лишь затем поднималась по ступенькам. Постепенно длина прохода к окну сокращалась, эти движения становились, по сути своей, символическими.
Однажды Лоренц сильно засиделся, работая над какой-то своей книгой, и совсем позабыл впустить Мартину в дом. Уже стемнело, когда он все-таки вспомнил о своей воспитаннице. Вспомнил, поспешил к двери, открыл ее, и перепуганная насмерть Мартина, как ошпаренная, вбежала в комнату. Гусыня бросилась прямиком к лестнице, взбежала с разбегу аж на пятую ступень… И тут произошло нечто! Мартина вдруг остановилась, как вкопанная, вытянула шею (что типично для гусей при сильном испуге) и, приготовившись к бегству, расправила крылья. Кроме того, она издала предупреждающий крик и едва не взлетела! Что случилось?! Лоренц был в шоке, но произошедшее дальше и вовсе повергло его в настоящий исследовательский транс.
Есть старая трагикомическая история о проповеднике из маленького американского городка, купившем, не зная того, лошадь, на которой много лет ездил пьяница. Этот Россинант, в результате сформированной у него привычки, заставлял своего преподобного хозяина останавливаться перед каждым кабаком и заходить туда хотя бы на минуту; в противном случае лошадь отказывалась двигаться с места. В результате преподобный приобрел дурную славу у прихожан и спился. Эта история всегда рассказывается только в шутку, но она может быть и буквально правдива.
Мартина секунду помедлила, потом повернулась и быстро-быстро спустилась на пять ступеней вниз. Далее, словно бы выполняя какую-то чрезвычайно важную миссию, она пробежала весь первоначальный путь до окна, покрутилась там (причем был вечер, а потому окно было темным!), развернулась и отправилась обратно к лестнице, где опять, поднявшись на пятую ступень, оглянулась кругом, встряхнулась и произвела принятое у серых гусей движение приветствия. «Я едва верил своим глазам! — пишет К. Лоренц. — У меня не было никаких сомнений, как истолковать описанное происшествие: привычка превратилась в обычай, который гусыня не могла нарушить без страха». Вот вам и гениальное научное открытие, сделанное, как говорится, почти на ровном месте, если, конечно, не считать лестницы. Почти Архимед!
Но шутки в сторону. К. Лоренц представил нам замечательную иллюстрацию работы инстинкта самосохранения, защищающего животного от неизвестности, за которой, кто знает, может скрываться чудовищная опасность. Иными словами, нарушение привычной формы поведения вызывает в нас негативные эмоции, чтобы мы не отступали с «проторенной дороги».
Именно благодаря этому механизму, который К. Лоренц описал на своей гусыне, перелетные птицы умудряются совершать свои длительные вояжи с севера на юг и обратно, никогда не сбиваясь с дороги. На маршруте их держит страх, любое отклонение с трассы неизбежно его вызовет и заставит птиц вернуться на прежнюю траекторию.
Но что там птицы! Вспомните себя, какое чувство испытываете вы, когда стучите по дереву, «чтобы не накликать беду», когда плюете через левое плечо, встретившись с черной кошкой, когда смотритесь в зеркало, вынужденные вернуться домой, позабыв там какую-то вещь. Вспомнили? Это чувство страха, страха, возникающего при нарушении привычного стереотипа поведения.
Иван Петрович Павлов, которого в одном из нашумевших современных романов автор назвал «Небесным Павловым», рассказал о феномене динамического стереотипа столько, что на столетие могло бы хватить. Именно он сформулировал и основное интересующее нас здесь положение: при всяком нарушении привычного стереотипа поведения животное испытывает целый перечень негативных эмоций (и в первую очередь — страх), а при возобновлении этого стереотипа, напротив, испытывает эмоции положительные (радость или удовлетворение).
В нашей с вами жизни тому множество примеров. Вспомните замечательное чувство «тихой радости», когда вы возвращаетесь в когда-то дорогие вам места. Да, знаменитое и крайне приятное чувство милой ностальгии есть результат возобновления прежнего стереотипа поведения, которое, разумеется, сопровождается положительными эмоциями. Или возьмем другой пример. Всякий раз, когда наша жизнь совершает свой очередной «крутой вираж», наша психическая организация переживает жесточайший стресс, возникает сильнейшее нервно-психическое напряжение, выражающееся, как правило, чувством смутной, а то и явной тревоги, способной привести даже к тяжелейшему нервному срыву.
Таблица. Сила стресса, вызванного нарушением привычного образа жизни (в относительных единицах)
1. Смерть супруга — 87
2. Вступление в брак — 77
3. Развод — 76
4. Беременность — 68
5. Серьезная болезнь, травма — 65
6. Потеря работы — 62
7. Разрыв прочной связи — 60
8. Заем денег, дача в долг — 52
9. Поступление на учебу — 50
10. Изменение профессии, работы — 50
11. Появление нового члена семьи — 50
12. Изменение личных привычек — 45
13. Изменение условий труда — 43
14. Переезд на другую квартиру — 42
15. Увольнение супруга с работы — 41
16. Изменение в способе досуга — 37
17. Смена в религиозной практике — 36
18. Изменение в режиме сна — 34
19. Изменение личных финансов — 33
20. Развлекательная поездка — 33
Психотерапевты постоянно сталкиваются с самыми, на первый взгляд, странными ситуациями. Человек, отработавший на Севере двадцать лет, переезжает, наконец, в среднюю полосу. По идее, теперь только жить и радоваться, но эта идея, как часто бывает, кардинально расходится с реалиями жизни. В жизни же этот переселенец испытывает стресс, который зачастую оканчивается или инфарктом-инсультом, или неврозом. Впрочем, для запуска этого механизма вполне достаточно переехать с квартиры на квартиру…
Надо признать, что «крутой жизненный вираж» — это только хорошая демонстрация, а элементарной демонстрацией может стать и самый незначительный, на первый взгляд, «виражонок».
Вот что пишет К. Лоренц: «Кто способен к самонаблюдению, тот должен будет признаться себе, что и у взрослого культурного человека привычка, если она закрепилась, обладает большей властью, чем мы обычно себе сознаемся. Однажды я внезапно осознал, что, разъезжая по Вене в автомобиле, как правило, использую одинаковые пути к некоторой цели и обратно от нее; а было это еще в то время, когда не было улиц с односторонним движением, вынуждающих ездить именно так. И вот, возмутившись сидящим во мне рабом привычки, я попробовал ехать „туда“ по обычной обратной дороге и наоборот. Поразительным результатом этого эксперимента стало несомненное чувство боязливого беспокойства, настолько неприятное, что назад я поехал уже по привычной дороге».
И. П. Павлов был весьма темпераментным человеком и мог устроить настоящую взбучку сотруднику, который сорвал эксперимент или просто неправильно употребил какой-то научный термин. Не выдержав подобных оскорблений от академика, один из его аспирантов решил уволиться. И. П. Павлов ответил, что его оскорбительное поведение есть «не более чем привычка», а потому не может рассматриваться как достаточный повод к увольнению из лаборатории. Да, темпераменту И. П. Павлова можно позавидовать: неудачный эксперимент повергал его в состояние глубокой депрессии, но зато успех вызывал такую радость, что он поздравлял не только своих сотрудников, но и собак.