Граф взял какую-то бутылку, откупорил ее и налил чуть-чуть жидкости на поднос под устройством. Струйка дыма на мгновение скрыла происходящее из виду, но когда воздух очистился, Джиллиана удивленно взглянула на графа.
– Там, куда вы налили жидкость, дырка, – сказала она.
– Предостережение, мисс Камерон. Серная кислота может ослепить или сильно обжечь кожу.
– Именно поэтому вы предпочитаете работать во дворце? – спросила она, опасливо подаваясь назад.
Он улыбнулся.
– Вообще-то мне нравится работать во дворце потому, что здесь меня никто не тревожит. Я предпочитаю ставить свои эксперименты в одиночестве. Вы считаете, это делает меня холодным и бесчувственным?
– Нет, ваше сиятельство, – ответила Джиллиана, гадая, как долго он сможет терпеть ее откровенность. – Это делает вас одиноким.
Он опять посмотрел на нее. Секунда за секундой проходили в молчании. Неужели он решил выгнать ее из своей лаборатории? Или вообще из Роузмура?
– Не хотели ли бы вы помочь мне в моих экспериментах?
Удивленная, она смогла лишь кивнуть:
– Скажите, что надо делать. – Джиллиана с сомнением взглянула на бутылку с серной кислотой. – Нужно будет работать с этим?
– У меня есть и другая работа. – Граф наклонился, вытащил из-под стола тяжелый мешок и водрузил его на видавший виды деревянный стол. – Я сооружаю более крупный аппарат, и мне нужно начистить серебряные диски. Они лучше проводят ток, если поверхность чистая.
Джиллиана получила в свое распоряжение диски, мягкую тряпицу и миску, наполненную голубоватой жидкостью. Она с опаской посмотрела на раствор.
Граф выдвинул табурет и сел с ней рядом.
– Жидкость безопасна. Вы доверяете мне?
Джиллиана кивнула, ни секунды не поколебавшись, что удивило ее саму. Некоторое время они работали молча: она чистила диски, а граф был занят тем, что размещал их в проволочных клетках.
– Что вы будете с этим делать, когда закончите?
– Докажу, что можно производить довольно большое количество энергии и к тому же сохранять ее.
– Но для чего?
– Разве вы не догадываетесь, мисс Камерон? Тогда, например, человеку не нужно будет находиться возле реки или ручья, чтобы молоть муку. А представьте себе машину, которая производит свет, и все, что вам нужно, – это повернуть ручку.
– И никакого масла? Никаких свечей?
– Ничего. Только электричество.
Лицо графа сияло воодушевлением, блеск в глазах был почти озорным.
– Неужели такое может быть на самом деле?
– Не только может, но и должно. В нашей жизни еще предстоит совершить бесчисленное количество открытий, мисс Камерон. То, о чем мы никогда даже не думали, когда-нибудь непременно произойдет.
– Если вы добьетесь своего.
– Если я добьюсь своего. Но ведь я ученый.
Что могла сказать на это Джиллиана?
– Тогда неужели вам не жалко тратить время на что-то другое? – спросила она, внимательно разглядывая аппарат.
– Меня обвиняют в том, что я слишком поглощен своей работой, – отозвался граф. – Многие считают это причудливым хобби или не более чем развлечением, забавой, которой я развлекаю себя в свободное от графских обязанностей время.
– На мой взгляд, куда интереснее быть ученым, чем графом.
– Вы были единственным ребенком, мисс Камерон? – неожиданно спросил Грант.
Джиллиана посмотрела на него. Как странно, что он кажется еще неотразимее в ярком солнечном свете. Почему-то ей представлялось, что он должен быть красивее в полумраке.
– Почему вы спрашиваете, ваше сиятельство?
– Думаю, нам все же стоит побольше узнать друг о друге.
Разумно ли это? Вряд ли, но она все же ответила ему:
– Вообще-то нет. Я была единственным ребенком, пока мой отец не женился вторично. – И тогда их дом внезапно наполнился детьми. Шестеро братьев и сестер, за каждым из которых она должна была присматривать.
– У вас с отцом были теплые отношения? – поинтересовался граф.
Джиллиана кивнула:
– Мы были очень близки, пока он не женился.
– И тогда у вас появилась мачеха.
– Всем девочкам нужна мать, чтобы направлять их.
– Вас направляли, мисс Камерон?
– В некотором смысле. Моя мачеха полагала, что я должна сделать выгодную партию.
– Но вы предпочли жизнь в качестве компаньонки мисс Фентон? – На лице графа отразилось сомнение, однако Джиллиана не собиралась посвящать его в подробности своего прошлого. – Что родители думают о вашем выборе, мисс Камерон?
Она не ответила.
– Вы не видитесь с ними, мисс Камерон?
Она не виделась с ними с тех пор, как ее выгнали из дома, но этого Джиллиана не сказала графу.
– Не часто, ваше сиятельство, – солгала она.
– Скучаете по ним?
Как он умудряется задавать самые сложные вопросы?
– И да, и нет, – ответила Джиллиана, надеясь, что он не потребует разъяснений.
– А я скучаю по своим братьям, – сказал он, выдавая малую толику своей уязвимости, чтобы уравнять их. Как трогательно и как удивительно.
– Это ужасно – потерять обоих в течение одного года, – посочувствовала Джиллиана.
– Я был во Флоренции, когда умер Эндрю. Я не знал о его смерти целых два месяца.
– Как это ужасно для вас.
– Я часто спрашиваю себя, что я делал, когда он умер. Ставил свои эксперименты или обедал с друзьями? Было ли это таким важным, что я даже не почувствовал, что он умер?
– Но вы же не могли знать, – сказала она, желая как-нибудь утешить его.
Граф не ответил, и Джиллиана подумала, не жалеет ли он о своих словах.
– Я так сочувствую вам, – проговорила она. Ни состояние, ни титул не защищали его от горя и боли. Все любят, все теряют, и даже положение графа не может оградить от этого.
Некоторое время он хранил молчание, потом заговорил, и его голос прозвучал резче обычного:
– Благодарю вас, мисс Камерон. Я ценю вашу доброту.
– Это не было добротой, ваше сиятельство, – возразила она. – Мне тоже известно, что значит потерять того, кого любишь.
– По ком вы скорбите, мисс Камерон?
Этого она ему не могла сказать, и граф не стал настаивать, когда она покачала головой.
В течение часа Джиллиана сидела с ним рядом, наблюдая краем глаза, как он прилаживает провода к своему устройству. Время от времени граф объяснял, что он делает, но по большей части они работали в дружеском молчании.
Покончив с дисками, Джиллиана сложила мешок вчетверо, вытерла руки о тряпку и встала.
– Мне пора. Голова Арабеллы уже, должно быть, прошла.
– И часто у нее болит голова?
Только когда она хочет, чтобы ее оставили в покое, но такое ведь говорить неприлично, не так ли?
– Вы уверены, что хотите жениться, ваше сиятельство? – Еще более неприличный вопрос.
Граф не сводил взгляда с проводов, которыми обматывал какой-то медный отводок.
– А почему вы спрашиваете, мисс Камерон?
– Арабелла предпочитает находиться в компании лишь с собой, ваше сиятельство. Она целиком погружена в свои книги, в медицину. Я думаю, она хотела бы всю жизнь оставаться одинокой.
– Но именно такая женщина будет мне во всех отношениях прекрасной женой.
– Вам не нравится, когда до вас дотрагиваются, ваше сиятельство?
Он, казалось, был удивлен таким вопросом.
– Арабелле это не нравится. Она вздрагивает и съеживается всякий раз, когда кто-нибудь случайно коснется ее, – если служанка дотронется до ее руки или даже отец потреплет ее по плечу.
– Вы придете завтра?
Смена темы была настолько резкой, что Джиллиана моментально поняла: она не должна обсуждать его женитьбу на Арабелле.
Она заставила себя посмотреть графу прямо в глаза. Хотя это было и трудно.
– Не думаю, – ответила она. – Разумнее будет не приходить.
– А вы всегда поступаете разумно? – спросил он.
– Нет. Возможно, именно по этой причине я завтра не приду. Опыт научил меня быть осмотрительной.