— Придется подождать, пока он проснется.
— Да, кстати касательно Павла Сергеевича, — заговорил Генрих. — Пока я искал ключи, мне пришла в голову мысль: а что он делал среди ночи под Варькиными окнами?
— Не совсем под моими, — уточнила я. — Он стоял левее, ближе к парадному подъезду. Там окна Бориса или, может быть, Натальи.
— Ну все равно… Что привело его туда в такой час?
— Думаешь, убийца назначил ему свидание? — заинтересовался Леша.
— Свидание среди ночи? — Я хмыкнула. — Тогда не «назначил», а «назначила». Но, по-моему, Павел Сергеевич уже немножко не в том возрасте.
— Вообще-то это спорный вопрос, — не согласился Генрих. — Но я думал не о такой экзотической возможности. Моя гипотеза гораздо прозаичнее. Может быть, что-нибудь привлекло внимание старика? Он сторож и, наверное, иногда — когда ему не спится — проверяет, все ли в порядке в его владениях. Допустим, прошлой ночью он совершал такой обход и что-то его остановило… Не осмотреть ли нам место, где на него напали? Ночью, в темноте, мы ничего не разглядели, да нам и не до того было, а вдруг там остались следы?
— «Любой преступник оставляет след и возвращается на место преступленья»? Жаль, что ты не вспомнил об этом раньше. Мы бы засели в кустах, глядишь, уже и поймали бы редиску.
— Может быть, еще не поздно. Так или иначе, осмотреть место преступления нам ничто не мешает.
— Ладно, пошли. Здесь вроде бы делать нечего.
Мы вышли из номера, и Леша запер дверь.
— Занесем ключ Вальдемару?
— Нет, лучше попозже вернем его Наталье, — решил Генрих. — Будет хороший предлог наведаться к ней, узнать, как она себя чувствует.
На улице опять шел дождь. Складывалось впечатление, будто за последние двое суток над Валдаем выпала годовая норма осадков.
— Прошка прав, — сказала я, с отвращением поглядев на низкое угрюмое небо. — Если эта чертова погода продержится еще пару дней, мы отсюда не скоро выберемся. Трактора в лесу будут вязнуть. А я, между прочим, обещала в издательстве, что четвертого буду в Москве… Ох, Генрих, а как же Машенька? Она, наверное, с ума сойдет от беспокойства, если ты завтра не дашь о себе знать.
— Машенька давно уже должна была привыкнуть к опозданиям Генриха, — заверил меня Леша. — На моей памяти он столько раз путал место, час и даже дату встречи, что я всегда удивляюсь, когда он внезапно является вовремя.
— Но на сей раз он отправился вместе с нами. Машенька начнет звонить мне, тебе…
Я осеклась и застыла. Генрих с Лешей резко остановились, потом, проследив за моим взглядом, тоже вытаращили глаза.
Мы стояли на гравиевой дорожке, метрах в двадцати от участка, расположенного напротив первого окна моего люкса. Изумрудную лужайку, простиравшуюся от дорожки до кустов, высаженных перед зданием отеля, пересекала безобразная полоса шириной около метра. Грязно-бурое месиво с зелеными вкраплениями выдранной молодой травы походило на гигантскую гусеницу, ползущую от дорожки к дому. Сходство усиливалось благодаря тонким черным бороздкам, которые еще не до конца размыл дождь.
— Работящий преступник нам попался, — пробормотала я, оправившись от удивления. — Не поленился разыскать грабли и прочесать все пространство, где могли остаться его следы.
— И как прочесать! — добавил Генрих. — Словно бороной прошелся.
— Ну вот, наконец-то у нас появилось конкретное указание на его личность, — удовлетворенно заметил Леша.
— Какое указание? — одновременно воскликнули мы с Генрихом.
— Раз он так старательно уничтожил следы, значит, они были чем-то примечательны. И скорее всего, размером.
— Почему размером, а не типом обуви, например?
— Сейчас все выходят на улицу в резиновых сапогах. Рисунки на подошве, вероятно, отличаются, но, раз следы были оставлены не на земле, а на траве, четкого отпечатка остаться не могло. А вот приблизительный размер обуви, поскольку трава еще не разрослась, определить несложно.
— Не очень-то четкое указание, — проворчала я. — Непонятно даже, в какую сторону от нормы должен отличаться этот самый размер.
— Я думаю, в меньшую. У Павла Сергеевича, Левы и Вальдемара примерно сорок второй — сорок третий размер. Марк, Генрих и я попадаем в ту же категорию. Прошка вообще-то носит сороковой, но резиновые сапоги покупает на размер больше, так что разница с основной группой небольшая — в траве не различишь. У Натальи нога тоже довольно крупная. Итого получается восемь человек. Убийце не было смысла уничтожать следы, если он мог затеряться в такой массе подозреваемых.
— Среди всех обитателей отеля самый маленький размер наверняка у меня, — заметила я кисло. — Надеюсь, ты не подозреваешь меня в убийстве?
— Не глупи, — отмахнулся Леша. — Остаются двое: Лариса и Георгий. По дороге сюда, когда мы ехали в грузовике, я обратил внимание на то, какая маленькая у Георгия нога. Помню, еще подумал, что, наверное, ему приходится покупать обувь в детском магазине. Думаю, у него и у Ларисы размер примерно одинаковый — тридцать седьмой или тридцать восьмой.
— По-моему, Ларису можно смело исключить из числа подозреваемых, — сказал Генрих. — Бдительный Лева наверняка обратил бы внимание, если бы ночью она куда-нибудь отправилась.
— Если сам не отправился на прогулку, как вчера утром, — уточнила я. — Предположим, Лариса обманула мужа, сказав, что приняла снотворное. Тогда он мог ослабить бдительность.
— Нет, я согласен с Генрихом, — сказал Леша. — Если Лариса действовала не заодно с мужем, она не могла разбить голову Павлу Сергеевичу. Когда мы с тобой пришли звать ее на помощь, с момента нападения прошло совсем немного времени. Допустим, она успела нанести удар, оттащить тело в кусты и добежать до своей комнаты, опередив нас. Нам открыл Лева, который, значит, вернулся с прогулки и до нашего появления успел переодеться в халат. Раз он ничего не подозревал, выходит, Лариса провернула всю операцию за считанные минуты. Будь она даже спринтером международного класса, ей не удалось бы уложиться.
— Вам не кажется, что наша скульптурная группа, мокнущая под дождем, привлекает к себе внимание? Может быть, нам лучше быстренько осмотреть кустарник, а обсуждение продолжить в более комфортных условиях?
С этими словами я сошла с дорожки и решительно направилась к стене дома. Генрих с Лешей последовали за мной. Примерно в пяти метрах от кустов буро-зеленая полоса расширялась.
— Видимо, здесь он натоптал основательно, — заметил Леша, оглядывая участок грязи размером с небольшой теннисный корт.
Генрих нашел просвет в зарослях, откуда ночью извлекали раненого Павла Сергеевича, и внимательно осмотрел участок вокруг.
— За кустами тоже пятачок вычесанной травы, — сообщил он. — Больше ничего.
— Чтобы вспахать граблями такой участок, нужно трудиться в поте лица не меньше часа, — рассуждала я вслух. — Да еще раздобыть грабли. Вы, например, представляете себе, где в этом домине могут храниться грабли? Я — нет. Но, скорее всего, в одной из запертых подсобок. То есть, возможно, убийце понадобилось взламывать дверь. Когда же он все успел? Ведь не среди бела же дня он занимался земляными работами? Кто угодно мог выглянуть в окно… Поразительно активный преступник. Мы живем здесь меньше двух суток. За это время он вмонтировал в телефонный аппарат «жучок» (причем в чужом номере), подсыпал яд Борису, украл радиотелефоны истопника и Замухрышки, обделал ночью какие-то таинственные делишки, которые привлекли внимание Павла Сергеевича, разбил старику голову и обработал граблями чуть ли не половину земляных угодий отеля. И это не считая тех дел, которыми он занимался на глазах остальных. Думаю, он сейчас так изнурен, что нам не составит труда определить его по этому признаку.
— Варька, ты только что предложила продолжить обсуждение в тепле и уюте. Давайте так и сделаем, не то совсем промокнем, — воззвал ко мне Генрих.
Мы побрели к сторожке.
— Если убийца — Георгий, то он не особенно утомился, — заговорил Леша, ступив на гравий. — Участия в общей жизни он со вчерашнего утра не принимает, так что вполне может заниматься черным делом по ночам, а днем отсыпаться. Кроме того, его причастность к злодеяниям объяснила бы пропажу радиотелефона из запертой комнаты. Опять-таки уничтоженные следы…